Возрождение

Пейган Старшайн (настоящее имя — Хиллари Кац) должна была покормить лошадей два часа назад, но я все равно пошел в конюшню и угостил их кусочками яблок и моркови. Почти все лошади были большими и красивыми — иногда я думал о них как о лимузинах с копытами. Мой любимчик, впрочем, скорее походил на битый «Шевроле». Бартлби, серый в яблоках жеребец, не имел родословной и уже квартировал в «Волчьей пасти», когда я появился там, не имея за душой ничего, кроме гитары, рюкзака и нервного расстройства. Причем даже тогда Бартлби не был юнцом. Почти все зубы у него выпали, но он, лениво двигая челюстями, сжевал оставшимися свой кусок яблока. Кроткие темные глаза неотрывно смотрели мне в лицо.

— Хороший ты парень, Барт, — сказал я, поглаживая его морду. — А мне нравятся хорошие парни.

Он кивнул, словно говоря мне, что он в курсе.

Пейган Старшайн, для друзей Пэйдж, кормила цыплят перед амбаром. Помахать мне она не могла, так что просто крикнула «Привет!», добавив две первые строчки из песни «Время пюре». Вторую я пропел вместе с ней: «Самое новое, самое лучшее» и т.д., и т.п. Раньше Пейган выступала на бэк-вокале, и, когда была в ударе, звучала как одна из «Пойнтер систерз». Еще она дымила как паровоз, поэтому к сорока годам голосом напоминала скорее Джо Кокера в Вудстоке.

Первая студия была закрыта. Я включил свет и проверил по списку, какие сессии запланированы на сегодня. Их было четыре: в десять, в два, в шесть и в девять — последняя, скорее всего, затянется за полночь. Расписание второй студии будет таким же плотным. Недерленд — небольшой городок с прекрасным воздухом на западном склоне гор с населением в полторы тысячи человек, но его значение в музыкальном мире несоизмеримо его размерам. Наклейки на бамперах со словами «Недерленд — место, где Нэшвилл балдеет!» не слишком преувеличивают. Джо Уолш записал свой дебютный альбом в первой студии «Волчьей пасти», когда делами там заправлял еще отец Хью Йейтса, а Джон Денвер свой последний — во второй. Хью как-то включил мне дубли с этой записи, где Денвер хвастался музыкантам своим последним приобретением — экспериментальным самолетом «Лонг-И-Зед». У меня от этих записей пошли мурашки.

В центре города находилось девять баров, где в любой вечер можно было послушать живую музыку, и три студии звукозаписи, не считая нашей. Впрочем, «Волчья пасть» была крупнейшей и лучшей. Когда я застенчиво вошел в офис Хью и сказал ему, что меня прислал Чарльз Джейкобс, на стенах уже висело по меньшей мере две дюжины постеров — в том числе Эдди ван Халена, «Линерд Скинерд», Акселя Роуза и U2. Однако больше всего Хью гордился фотографией «Стейплс Сингерс» (и она была единственной, на которой можно было увидеть самого Хью). «Мейвис Стейплс — богиня, — сказал он мне. — Лучшая певица Америки. Никто и рядом не стоял».

В ранние годы я иногда записывался для дешевых синглов и дрянных инди-альбомов, но никогда не делал этого на крупном лейбле… до тех пор, пока не заменил на одной из сессий слегшего с ангиной ритм-гитариста Нила Даймонда. В тот день я жутко переживал — само собой, я просто облажаюсь и опозорюсь со своим «Гибсоном», — но с тех пор записывался множество раз, чаще всего на подмену, но иногда и по чьей-нибудь просьбе. Больших денег я не зарабатывал, но и маленькими их тоже никак нельзя было назвать. По выходным я играл с группой в местном баре «Комсток Лоуд» и не брезговал подработками в Денвере. Кроме того, я давал уроки начинающим музыкантам в рамках летней программы, запущенной Хью после смерти его отца. Она называлась «Рок-Атомик».

— Я не могу, — запротестовал я, когда он предложил мне заняться этим. — Я ведь даже не умею ноты читать!

— Ну да, ноты — не умеешь, — ответил он. — А табулатуры — вполне, а большего этим ребятам и не нужно. К счастью для нас и для них. Сеговию ты в этих краях не найдешь, дружище.

Он оказался прав, и как только мандраж прошел, я начал получать от этих занятий удовольствие. С одной стороны, уроки напомнили мне о «Хромовых розах». С другой… наверное, мне должно быть стыдно за эти слова, но от занятий с ребятами в «Рок-Атомик» я получал удовольствие того же рода, что от кормления Бартлби яблоками и почесывания его носа. Этим ребятам нужен был РОК, и в большинстве своем они в конце концов понимали, что могут его играть… как только освоят аккорд Е через баррэ, разумеется.

Во второй студии тоже было темно, но Муки Макдональд оставил микшерский пульт включенным. Я все выключил и пообещал себе поговорить с ним по этому поводу. Муки был хорошим звукорежиссером, но сорок лет дружбы с травкой сделали его рассеянным. Мой «Гибсон SG» стоял рядом с другими инструментами: чуть позже я собирался записать демо с местной рокабилли-группой «То, что надо». Я сел на стул и минут десять разминался на неподключенной гитаре — играл вещи вроде «Толстых кроссовок» и «Я снова в ударе». Сейчас я играл лучше, чем в молодые годы, гораздо лучше, но Клэптоном стать мне все же было не суждено.