Территория вниз по реке, куда они зашли, была слишком хорошо освещена, по мнению Кора. И чересчур открыта: повсюду расставлены закусочные столики, ящики для мусора объемом в пятьдесят пять галлонов, негде спрятаться от любопытных глаз, но, по крайней мере, ночь была достаточно холодной, чтобы люди, у кого имелась хоть капля здравого смысла, остались дома. Разумеется, бродяги всегда будут здесь. К счастью, те предпочитали оставаться в своих собственных мирах, в ином случае на них все равно никто не обратит внимания.
Впереди, лессер бежал по бетонной дорожке, которая вместо того, чтобы вести к безопасности, доставит его прямиком к могиле… и гаденыш был готов к финальному акту. Он уже пошатывался из стороны в сторону, бессмысленно выбрасывая руку для равновесия, которое не получалось поймать, а другую держа под грудиной. Такими темпами он скоро свалится на землю, а где веселье в…
Сквозь приглушенные звуки ночи раздался всхлип.
Затем другой.
Оно рыдало. Чертова тварь рыдала как баба.
Волна гнева поднялась столь быстро, что Кор едва не задохнулся. Внезапно он убрал косу и вынул стальной кинжал.
То, что недавно началось как работа, стало личным.
Повинуясь его воле, фонари на длинных столбах стали выключаться, один за другим, спереди и сзади убийцы, темнота подступала, и, наконец, даже сквозь слабость и боль тот понял, что его время пришло.
– О, черт… нет… – Тварь развернулась в свете последней лампы. – Господи, нет…
Он был бледен, как смерть, словно на него наложили грим, но не потому, что пробыл убийцей достаточно долго, чтобы выцвести. Он был молод, лет восемнадцать или двадцать, имел татуировки вокруг шеи и на руках, и, если не изменяет память, довольно сносно управлялся с ножом… хотя в рукопашной было очевидно, что большую роль в этом сыграли инстинкты, а не тренировки.
Ясно, что в своем прошлом воплощении он был агрессором; изначальная демонстрация силы доказала, что парень привык к противникам, сдававшимся после первого удара. Однако время его силы и эго прошло, и эти жалкие слезы обнажали его истинную сущность.
Когда последний фонарь, тот, что был прямо над ним, погас, лессер закричал.
Кор атаковал со зверской силой, бросая свой немалый вес в воздух и нападая на тварь, опрокидывая ее на траву.
Обхватив его лицо ладонью, Кор вогнал кинжал в плечо и дернул его, разрывая сухожилия и мышцы, разрубая кости. Лессер одарил его отнюдь не свежим дыханием, когда закричал снова… в очередной раз доказав, что у немертвых есть болевые рецепторы.
Кор наклонился к уху мужчины:
– Поплачь для меня. Рыдай… рыдай, пока не задохнешься.
Ублюдок принял инструкции к сведению и последовал им, открыто воя, делая огромные глотки воздуха и дрожащие выдохи. Возвышаясь над разворачивающимся спектаклем, Кор сквозь поры поглощал слабость, впитывая ее, задерживая в собственных легких.
Ненависть, которую он испытывал, выходила за рамки войны, этой ночи и этого момента. Глубоко в душе, въевшееся в костный мозг отвращение подталкивало к пыткам и четвертованию бывшего человека.
Но для этого был более подходящий конец.
Перевернув гада на живот, Кор опустился на колени меж его узких бедер, разведя лессеру ноги, словно женщине, которую собирались трахнуть. Возвышаясь над распростертым телом, он прижал лицо ублюдка к земле.
И затем принялся за работу.
Больше Кор не заносил высоко лезвие и не вонзал его. Настало время для точного и осторожного завершения дела своим кинжалом.
Когда лессер предпринял жалкие попытки к борьбе, Кор надрезал воротник его майки, затем зажал лезвие зубами и разорвал тряпку пополам, обнажив плечи и спину убийцы. Тату с изображением какого-то места в городе было сделано с солидной компетентностью, чернила приобретали великолепный эффект на гладкой коже… по крайней мере, там, где черная маслянистая кровь не застилала картинку.
Из-за плача и резкого дыхания пейзаж искажался и восстанавливал форму, искажался и восстанавливался, словно плохо снятый фильм.
– Так жаль разрушать эту часть, – протянул Кор. – Должно быть, ее делали очень долго. Должно быть, было чертовски больно.
Кор приставил острие кинжала к затылку твари. Проткнув кожу, он продолжал вгонять нож, пока не наткнулся на кость.
Больше рева.
Он вновь наклонился к уху подонка:
– Я всего лишь обличаю то, что может видеть каждый.
Твердым уверенным движением Кор провел кинжалом, прослеживая линию позвоночника, пока жертва визжала как свинья. А затем он передвинул колени к другой стороне ног убийцы, положил ладонь на середину плеч… и просунул руку, чтобы схватиться за начало позвоночника.
То, что произошло, когда он направил всю свою силу на одну цель, ни один человек не смог бы пережить. Лессер, однако, остался жив, хотя теперь не мог дышать и уже никогда не сможет стоять: его внутренняя структура, которая определяла осанку и подвижность, рост и размеры, теперь болталась в руке Кора.
Убийца все еще плакал, из его глаз катились слезы.