И, не успела я моргнуть, унёсся прочь. Гибкая фигура вскарабкалась по стволу криптомерии, словно гигантская белка, а потом ветви её поглотили. Камикадзе только фыркнул ему вслед и тут же радостно взвизгнул, увидев яйцо. Это было последнее, оставшееся из кладки рябчиков. Присев здесь же на край энгавы[1] под крытой тростником крышей, я устроила зверька на коленях, и он с готовностью начал долгожданный завтрак.
- Доброе утро, Аими-сан.
Я напряглась всем телом, узнав голос монаха.
- Надеюсь, моё общество тебя не побеспокоит?
Он стоял в нескольких шагах – обычный человек, каким я считала его ещё вчера. Теперь понятно, почему я никогда не слышала его шагов, и почему Кэцеро говорил, что монах не ощущает жары. Поступь призраков бесшумна, и жара им действительно не страшна...
- Жаль, что тебе пришлось увидеть меня таким,- не дожидаясь приглашения, Нобу-сан неторопливо приблизился и присел рядом.
Странно, Камикадзе даже не поднял мордочку от скорлупы, но я поёжилась – просто не могла с собой совладать – и едва удержалась, чтобы не отшатнуться. Почти у каждого есть свой тайный или явный страх. Кто-то боится насекомых, кто-то – змей, кто-то – старинных кукол…
- Мне лучше уйти?- монах, конечно, заметил мои терзания.
Я вздохнула, собираясь с силами.
- Вчера... это была твоя истинная форма?
- Да,- грустно улыбнулся он.
- Но я видела, как ты пьёшь и ешь… Ты ухаживал за мной, перевязывал рану…
- Перевязку нужно сделать и сегодня,- в его голосе прозвучала настойчивость, я кивнула.
- Разумное дитя,- похвалил он.- Какова бы ни была моя "истинная форма", я желаю тебе добра.
- Спасибо,- пробормотала я.- Но почему ты… всё ещё здесь? И принимаешь форму человека…
- Это наказание за то, что я сделал и чего
- Кэцеро…- выдохнула я.
Рассказ монаха меня взволновал, я начисто забыла о страхе. Нобу-сан улыбнулся своей мягкой отеческой улыбкой.
- Я видел её бледное лицо, полные отчаяния глаза, хрупкую фигуру… но за прошедшие сутки что-то во мне изменилось. Впервые женская красота не вызвала во мне низменной страсти. Впервые я испытывал сострадание к более слабому существу, и единственным желанием было – помочь. Увы! Мои бесплотные руки не могли открыть ворота. Если б только великий Будда вернул мне плоть хотя бы на время – чтобы я мог впустить в храм нуждающихся в помощи! И вдруг – о чудо! – мои руки в самом деле начали обретать плоть!
Лицо монаха словно засветилось изнутри.
- Молодой женщиной была Эмико-химэ, ребёнком – Кэцеро. Они чудом ушли от смерти, бежали всю ночь через лес, спасаясь от преследователей. О моём храме уже тогда ходили слухи, один ужаснее другого, и всё же Эмико постучалась, ища спасения и защиты. В тот день плоть вернулась ко мне ненадолго. Но ночью, когда желавшие смерти ребёнка и его матери оказались перед воротами, призрачная ипостась сослужила мне лучшую службу, чем сослужили бы монашеское облачение или самурайский меч человеку из плоти. Эмико не пугало моё истинное лицо. Не говоря уже о малыше Кэцеро, который до сих пор не знает, что такое страх. Мой храм стал для них домом, я – защитником. И с того времени я стал обретать плоть ежедневно – каждый день чуть надольше. Думал, чудо свершается, чтобы я мог заботиться о них. Но Эмико уверяла, это – начало моего избавления. Она подарила мне надежду... Как всё-таки непредсказуема судьба. Я жил всесильным воином и бесчестным монахом, умер и продолжал существовать чудовищем. И всё же мне
В глазах Нобу-сан заблестели слёзы, голос снизился до шёпота.