Возвращение

Эмилио сидел на кровати, поигрывая на гитаре. Внешне казалось, что он безразличен к происходящему на улицах, однако желудок у него сводило от страха. Он играл до тех пор, пока не заныли пальцы, – старался заглушить звуки выстрелов страстными сигирийями и солеарес.

Даже обычно снисходительного к брату Антонио потрясло столь демонстративное отсутствие у Эмилио интереса к военному перевороту.

– Он что, не понимает, что это значит? – взывал он к отцу, ковыряясь в тарелке со скудным в тот день обедом – сыром и оливками.

Они решили не идти на неоправданно высокий риск и не выбираться из дома за хлебом. Эмилио есть не хотел и сидел у себя в комнате.

– Какое там понимает, – язвительно заметил Игнасио. – Как обычно, витает в своих голубых мечтах.

Все члены семьи, кроме Игнасио, делали вид, что не замечают за Эмилио склонности к мужчинам, поэтому предпочли пропустить этот выпад мимо ушей. Лишь однажды, несколькими месяцами ранее, Конча с Пабло наконец поделились друг с другом своими опасениями. Даже в атмосфере относительного свободомыслия, установившейся после недавнего провозглашения Республики, в Гранаде отношение к гомосексуализму осталось прежним.

– Будем надеяться, что он это перерастет, – сказал тогда Пабло.

Конча кивнула, как решил ее муж, в знак согласия. Больше эта тема не поднималась.

Как и все жители города, выступавшие на стороне Республики, они утратили вкус к еде, но не к новостям. По радио они услышали, что аэродром Армилья захвачен и что крупный завод взрывчатых веществ, стоящий на дороге в Мурсию, находится теперь в руках националистов. Считалось, что оба объекта имеют важнейшее стратегическое значение, и те, кому хотелось вернуться теперь к нормальной жизни, начали смиряться с мыслью о том, что в городе установился новый режим.

Когда вечером того дня опустились сумерки, Мерседес открыла окно у себя в комнате и высунулась наружу вдохнуть свежего воздуха. На ее глазах небо рассекали стрижи, сновали туда-сюда летучие мыши. События прошлого вечера – звуки выстрелов и арест соседей – еще не стерлись из ее памяти, но мыслями она была не здесь.

«Хавьер, Хавьер, Хавьер», – шептала она в темноту. В ярко вспыхнувшем желтом свете газового фонаря под ее окном, подрагивающего от легких порывов теплого ветра, закружил мотылек. Она тосковала по танцам и думать не могла ни о чем другом, кроме как о том, когда снова сможет повидаться со своим гитаристом. «Быстрей бы уже все улеглось и мы бы могли быть вместе», – думала она.

Девушка услышала едва различимые звуки гитары Эмилио: они просачивались сквозь черепицу крыши и растворялись в вязком полумраке. Влекомая знакомыми переборами, она впервые за некоторое время поднялась в мансарду. Лишь сейчас ей пришло в голову, что, когда она начала танцевать с Хавьером, брат мог почувствовать себя ненужным, и не была уверена, обрадуется ли он ее вторжению.

Когда она вошла в комнату, он ничего не сказал, просто продолжал играть, как делал всегда с тех пор, когда она совсем маленькой еще девчушкой впервые нарушила его уединение. Шли часы. Начало светать. Мерседес проснулась и обнаружила, что лежит на кровати Эмилио. Брат спал в кресле, так и не выпустив из рук гитару.

На следующий день Конча открыла кафе. После целого дня, проведенного за наглухо закрытыми дверями и ставнями, она почувствовала облегчение, когда распахнула их, чтобы избавиться от спертого воздуха.

Казалось, не было никаких особых причин не открываться. Бар стал местом горячих прений – что же будет дальше? Ходили многочисленные истории о том, как людей истязают, чтобы заставить их пойти на предательство друзей и соседей, и каждый уже побывал свидетелем ареста. Поводом для того, чтобы схватить человека, служил разнообразный список выдуманных преступлений. Не хватало достоверной информации и понимания того, что происходит в масштабе всей страны. Неуверенность смешивалась со страхом.

В Гранаде остался только один район, до сих пор стойко держащий оборону против войск Франко, – Альбайсин. У семьи Рамирес, чье кафе располагалось на краю этого старого квартала, теперь появилась веская причина опасаться за свой дом и источник средств к существованию.

В теории этот баррио вполне мог выдержать осаду. Он располагался на крутом склоне холма, вдоль нижней границы которого, выполняя роль рва, протекала река Дарро.

Чтобы заблокировать входы в Альбайсин, возвели баррикады. Но, находясь на командной высоте, жители квартала занимали весьма выигрышную позицию, позволявшую им без труда оборонять свой «замок» от атакующих войск. Бои велись несколько дней без перерыва, и члены семейства Рамирес видели, как уносили раненых: пострадали многие из рядов жандармерии и несколько человек из штурмовой гвардии.

Радио Гранады бесперебойно выпускало в эфир предупреждение: по любому, кто окажет сопротивление штурмовой гвардии, будет открыт огонь – но осада все равно держалась. Ни у кого не возникало сомнений в том, что упорство осажденных в Альбайсине одержит верх.