Возвращение Амура

Ужинать в клубе остались Нессельроде и Панин: их не ждали дома жены и дети. И неожиданно встретились с Перовским, пригласили к своему столу.

– Министр Перовский в Английском клубе – это что-то новенькое, – усмехнулся Панин, наливая рюмки. – Ужели в англофилы записались? Ваше здоровье!

Выпили, закусили, налили еще по одной. Нессельроде жестом показал: пропускаю. Он, в отличие от Панина, при виде Перовского слегка насупился, однако прямого неудовольствия от встречи не выразил.

– Нет, граф, я здесь случайно, – ответил Перовский. – А вот ваше преклонение перед Англией, господа, для меня весьма странно. Карл Васильевич – не славянин, ему еще простительно, хотя и он больше тяготеет к Австрии, но ваш-то род Паниных, Виктор Никитич, истинно русский. Чем вас прельстил туманный Альбион? России чужды холодная расчетливость и безжалостная меркантильность британцев.

– Вот это и есть ее крупный недостаток. – Нессельроде взялся за отставленную рюмку, посмотрел вино на свет, пригубил и снова отставил. – Без расчетливости и меркантильности она была, есть и будет нищим и голодным великаном. Мы тут только что говорили о восточно-сибирском генерал-губернаторе. Я знаю, вы поддерживаете Муравьева в его стремлении к Амуру, но подумали ли вы, зачем России новые земли, ежели она не может освоить и то, что имеется?

– Мы не сможем – потомки освоят, – возразил Перовский. – О них тоже надо думать.

– Необъятность территории развращает народ, делает его плохим хозяином, хищником. – Кажется, в голосе канцлера прибавилось сварливой скрипучести. – Человек думает не о том, чтобы умножать богатства государства своим трудом, а о том, чтобы прихватить еще и еще – часто чужое, которое, по его мнению, плохо лежит. Это же гораздо легче! Только, думаю, у такого народа и потомки будут не лучше.

– Почему же тогда милая вашему сердцу Англия захватывает колонии? И Франция, и даже крохотные Бельгия и Голландия?..

– Они, милейший Лев Алексеевич, заставляют народы колоний работать в полную силу, – вместо Нессельроде ответил Панин. – Не только на метрополию, но и на благо самой колонии. Цивилизуют их. А мы своих спаиваем – ради легкого сбора ясака. И они гибнут, аки мухи.

– Там гибнут от непосильного труда на плантациях, у нас – от пьянства. В каждой избушке – свои игрушки, – мрачно пошутил Перовский.

– Кроме того, Европа своим примером учит нас законопослушанию, – тонко улыбнулся Панин. – В Англии – вы же знаете, Лев Алексеевич, – даже королева не может нарушить закон. А у нас как говорят? «Закон – дышло: куда повернул, туда и вышло». Карл Васильевич имел в виду и такое развращение.

– И это говорит глава юстиции! Правильно – законы бездушны, они видят не человека, а голые факты. Потому Россия спокон веку живет не по ним, а по указам государя. И по правилам народным – духовным и нравственным. В отличие от вашей хваленой Европы. Так-то, господа.

Панин на это лишь развел руками:

– А для чего же тогда министерство юстиции? Для чего суды?

– Я иногда так и думаю: для чего? Вам ли не знать, что у нас, опять же в отличие от Европы, судят не деяние, а человека. Имеет человек вес в обществе – чиновник там важный, аристократ либо купец с богатой мошной, – его не тронут и за убийство, а какую-нибудь мелкую сошку засудят за то, что чихнул не в ту сторону.

– Да вы не революционер ли, милостивый государь? – вскинулся Нессельроде.

– Не более чем вы, господа. Но, если ничего не будет меняться, революционерами, возможно, станут наши внуки.

3

Поздним апрельским вечером император, как всегда, работал в своем кабинете, читал доклады послов о событиях в Европе – там полыхали революции – и сопоставлял их с настроениями в России. В марте поначалу его весьма взволновало положение во Франции – не зря ее кто-то назвал матерью всех революций. С нее все началось: как-то очень легко свергли Луи-Филиппа, провозгласили республику, отменили дворянские титулы, объявили свободу печати и всеобщее избирательное право – ладно только для мужчин, не хватало еще, чтобы бабы власть выбирали, – но потом полегоньку все стало тормозиться и пошло на спад. Видимо, такой уж характер у французов: вспыхнут, пошумят, постреляют, короля – долой, а там, глядишь, империя замаячила, и вот уже «виват!» кричат новому императору и готовы идти за ним хоть на край света.

Венгерские бунтовщики беспокоили Николая Павловича куда больше: начали они позже Парижа, но их действия для России стали опасным примером. Взять хотя бы отмену крепостничества и передачу земли крестьянам. Пускай за выкуп, но выкупать-то землю у помещиков будут не сами крестьяне, а государство. Да, крепостное право устарело – император поморщился, вспомнив довольно толковые представления Перовского и Муравьева, – но где взять денег на его отмену?! Может, венгры хотят набрать их через налоги на дворян и духовенство? Ой, вряд ли у них это получится! Казну не пополнят, а врагов наживут великое множество. Революционеры – все! все! – мечтатели, да вот мечты их несбыточные – хуже чумы заражают…