Возвращение Амура

– Я, вашество, для ча те спонадобился-то? Али кто за коз пожалобился? Так ить коза – животина неразумная, но хи-итрая: чуток отвернешься – она шасть в огород и давай хрумкать все сподряд… Но я их в строгости содержу: провинилась – получай плетей!..

Дребезжащий тенорок, как горный ручеек, рассыпался, не иссякая, по трактирному залу. Все замерли в ожидании, как откликнется Муравьев. Николай Николаевич тряхнул головой, мизинцем прочистил ухо и выставил ладонь:

– Стой, Корней Захарович, угомонись. Я понял: с козами ты управляешься, будто наказной атаман с войском. Я позвал тебя за другим. Но сначала садись, выпей с нами чаю.

– Я бы, вашество, от чарочки-другой не отказался…

Муравьев усмехнулся, оглядел вопросительно уставившихся на него спутников и сделал знак Вагранову. Тот вскочил и скрылся за трактирной стойкой.

Пока генерал-губернатор усаживал Корнея возле себя, пока сам наливал ему чаю в расписную китайскую чашку, трактирщик мигом водрузил на стол три штофа белого стекла с настойками и рюмки.

– Всем по одной, – сказал Николай Николаевич, – а Корнею Захаровичу – сколько пожелает.

Корней пил чай из блюдца, с присвистом, утирался расшитым полотенцем-ширинкой – трактирщик подал такое каждому за столом. Настойки выпил по рюмке из каждого штофа, крякая и закатывая от удовольствия глаза, каждую закусил пирожком, зато чаю – пять чашек, с баранками. После пятой чашку перевернул на блюдце, вытер обильный пот, перекрестился:

– Попил чаю плотно, инда стало потно. Разболокаться впору. Ну и чё, вашество, мне гутарить?

– Поначалу скажи, старина, как вы тут живете? Не обижает ли кто из начальства?

– Не-е, наше начальство без нахальства: на кого Бог укажет, того и накажет. А живем в долгах, как в китайских шелках: сверху ладно, снизу хладно.

– В прибаутках твоих, Корней Захарович, загадки прячутся. Говори прямо: кто кому и чего должен?

– Дак должны, почитай, все станичные и должны одному – Христофору Кивдинскому. И сколь ни отдаем, а долги все большèй и большèй…

– Вот оно как, – протянул Муравьев. – А долги эти на бумаге записаны?

– Ну, у Кивдинского, можа, и записаны, а мы завсегда на слово верили.

– Тогда так, – после минутного раздумья сказал генерал. – Василий Михайлович, ты говорил, что кяхтинские купцы занимаются контрабандой в Китай золотой и серебряной монеты и оттого несказанно богатеют, а у них, оказывается, есть и еще один источник – тянуть соки из своих соотечественников. И, наверное, не менее обильный, хотя, полагаю, для казны государственной куда более вредоносный. Крестьянство кормит всех нас, и разорять его никому не позволено. Посему запиши: отныне все долги, не оформленные по закону, возвращению не подлежат. Понял, Корней Захарович?

Ведищев покачал головой, поцокал языком и продребезжал:

– Тоись, вашество, что не записано на бумаге, можа не отдавать?

– Именно так.

– Ты, вашество, не губернатор, а сам Господь Бог! Вот будет праздник на станице! Можа чарочку за твое здоровье?

– За здоровье – не возражаю. И сам выпью – за твое.

Все дружно выпили, после чего генерал приступил к тому, ради чего пригласил старика:

– Дошло до меня, Корней Захарович, что ты будто бы прямой потомок албазинского казака…

– Тем казаком, вашество, был… – Ведищев вскинул глаза к потолку, зашевелил губами, – …да, дед мово деда. Он под рукой воеводы Толбузина крепость нашу амурскую Албазин от маньчжур боронил. Осьмнадцать годков о ту пору ему было, вернулся – изрублен весь. Однако оклемался, оздоровел, женился, робят настрогал с десяток… А помер, царствие ему небесное, при второй Катерине. Батя мой женихался уже, девкам подолы задирал… – Корней задребезжал стариковским смешком.

– Вот люди были! – ахнул Вася Муравьев, обернувшись к Мазаровичу. – Это ж сколько ему было – сто лет, не меньше!

– Однако поболе, – возразил Ведищев. – Малость не успел меня захватить. Через два лета опосля его я народился.

– Мне говорили, что ты, Корней Захарович, сам на Амур ходил? – Муравьев задал вопрос с такой интонацией, что все присутствующие, включая Ведищева, поняли: это для генерал-губернатора в разговоре – самое главное. А Корней – тот, вообще, весь подобрался и стал похож на маленького таежного хищника – куницу.

– Сплавлялся. И в Албазине был не единожды, – подтвердил старик. – И до Зеи с Буреёй доходил, и до Амгуни… Мы тогда в Усть-Стрелке проживали. Был там один у нас на поселении – Васильевым звали – так он три али четыре раза́ до самого низу ходил. У первом разе мы с им крест в Албазине поставили, дедов наших помянули. Вдругорядь идем – стоит наш крест нетронутый. Да и кому трогать-то? Днями плывешь – ни души не встренешь. Это в низовьи, от Зеи и дале, деревеньки стоят – даурски, ороченски, гиляцки… И то – не густо.

– А что – китайцы? Не препятствовали?

– Дак мы их, почитай, и не видали вовсе. Так, анагды мелькали конники…

– А как возвращались?

– С купцами якуцкими. У них там кажинный год ярмонки.

– Где же теперь тот Васильев? – поинтересовался Муравьев.

– Сгинул, – вздохнул Корней. – Лет уж двадцать тому… Слышь, вашество, чтой-то у меня в горле пересохло. Смочить бы ишшо, а?