Возвращение Амура

О чем там муж беседовал с Волконским, Катрин не знала, но заигрывать с ней, чего за ним прежде не водилось, стал, едва лишь они, воротившись домой, сбросили шубы и поднялись на второй этаж. Они шли по коридору к своей спальне, когда Катрин почувствовала руку мужа сначала на обнаженной шее – он легко прикоснулся пальцами, потрепал волосы, погладил позвоночные бугорки, – потом быстро-быстро и на удивление ловко расстегнул несколько верхних пуговичек на платье.

В доме было тихо и сумеречно – из-за малого количества дежурных светильников. Ковровая дорожка заглушала звуки шагов, но кое-кто их все-таки услышал. Выглянул из-за двери Вася и тут же исчез, повинуясь мановению руки Николая Николаевича, промелькнула тень Вагранова, кажется, от комнаты Элизы. И – все.

Катрин искоса взглянула на идущего рядом мужа. Он был с ней одного роста, шел ровно, прямо глядя перед собой, с непроницаемым лицом, правая рука заложена за спину. А левая… левая, как бы сама по себе, скользила по ее спине, поглаживала, возбуждая под сердцем горячие волны, стекающие в низ живота и собирающиеся там в жаркое озерцо. А пуговички продолжали расстегиваться, а профиль Николя – кудрявая прядь, упавшая на высокий лоб, прямой со слегка вздернутым кончиком нос, рыжеватые ус и бакенбарда – оставался по-прежнему невозмутимым. Да он артист, настоящий артист! – восхитилась Катрин. И уже на пороге спальни, когда Николя открыл дверь и жестом пригласил ее войти, поймала его быстрый, жадный и в то же время озорной взгляд и ответила ему зовущей и столь же озорной улыбкой.

Артист и совсем-совсем мальчишка.

Одежду они сбрасывали с себя и друг с друга, словно в каком-то французском куртуазном романе, – сумасшедше торопясь, вскрикивая от нетерпения и чуть ли не обрывая подло сопротивляющиеся застежки. И соединились столь же неистово, с торжествующим стоном, перешедшим у Николя в рычание, и отдавались самозабвенно нежданно прорвавшимся чувствам, ни на мгновение не задумавшись о том, что их может слышать кто-то посторонний…

Кончили вместе и на таком взлете, что перехватило дыхание, и они какое-то время хватали воздух, как рыбы, вырванные из воды. И Николя провалился в сон мгновенно, едва успев благодарно поцеловать ее плечо и щеку где-то возле уха и пробормотав: «Спасибо, родная». Она еще приходила в себя, а он уже тихонько засопел, уткнувшись носом ей в подмышку. Катрин хотела было обидеться, но вместо этого подумала, что Николя раньше никогда не вел себя так озорно, безрассудно и безоглядно, совсем как… совсем как Анри, и застарелая боль, казалось бы, давно ее покинувшая, царапнула по сердцу кошачьим коготком и затаилась в ожидании – что будет дальше.

А ничего не будет, Анри не вернешь и жизнь не переиначишь. Катрин выдернула из-под себя покрывало и уголком вытерла выступившие слезинки. Если Николя и дальше будет таким… романтичным, то и жалеть о прошлом незачем.

Тут мысли ее перескочили на Волконских и вообще на декабристов. На жен декабристов, поправила она себя. Как же они, такие изнеженные, утонченные, приходили к мужьям на интимные свидания в каторжные бараки, где все на виду, где не было чистого постельного белья, а только подушка, набитая соломой, да овчина вместо простыни и одеяла – и любили, и беременели от этой любви? А у нее, может быть, с ребенком не получается из-за того, что известие о смерти Анри заледенило ее всю изнутри, а оттаивание идет слишком медленно? Надо только подождать… Надо подождать… Надо подождать!

Часть вторая

Восточная империя

Глава 1

1

По воскресеньям у иркутского гражданского губернатора Андрея Васильевича Пятницкого собирались любители бильярда. Попивали винцо, играли по маленькой, обсуждали новости – свои, местные, и столичные – официальные, а также, разумеется, неофициальные, попросту говоря, слухи. Они ведь, как известно, всегда самые интересные.

На этот раз смаковалось вступление в должность нового генерал-губернатора.

– Господа, вы обратили внимание на лицо генерала? – громко вопросил Мангазеев. – Красное, опухшее, глаза вообще мутные. Такое бывает только с крепкого перепою.

– Да оно у него такое почти каждый день, – поддакнул Синюков. – Я, когда на приеме был, по вашему, Александр Михайлович, поводу, тоже заметил эту ненормальность.

– Да он, я слышал от военных, без стакана трехпробного[32] день не начинает, – добавил Горашковский.

– И как только печень не жалко! – ухмыльнулся Мангазеев. – Я бы на его месте поостерегся.

– А мне нашего брата, заслуженного чиновника, жалко, – скривился Синюков. – Как беспардонно он вышвыривает опытнейших людей. Вот вы, Андрей Васильевич, ревизионной комиссией Толстого были как аттестованы? В высшей степени положительно-c! А он вас – в отставку! С какой-такой стати, спрашивается!

– Ну, я так просто сдаваться не собираюсь, – пробормотал Пятницкий, нацеливаясь кием на хорошую комбинацию шаров.