Возвращение блудного сына

К утру Войнарский так вымотался, что просто не осталось сил на какие-то чувства; только кружил по коридорам губрозыска, боясь почему-то зайти в кабинет, и отдавал распоряжения притихшим, моментально схватывающимся с места оперативникам. Пошел к себе лишь тогда, когда доложили о приходе народного следователя Ивана Прокопьича Исакова — старого знакомого, выдвиженца из рабочих, бывшего подпольщика и красногвардейца.

Поздоровавшись, начальник губрозыска вынул из своего брезентового портфеля затрепанную книжку, изъятую с места происшествия дежурным следователем, проводившим осмотр, отдал Исакову: «Вот!»

И тут в кабинет вошел Кашин. Он опоздал на работу, но, несмотря на это, настроение имел лучезарное и даже несколько элегическое. Вчерашнее обещание Баталова приблизить и оказать помощь, поддержку окрыляло его и вселяло немалые надежды. Не обращая внимания на царящие в губрозыске оцепенение и тревогу, он с ходу сунулся прямо к Войнарскому, чтобы поделиться некоторыми пришедшими с утра в голову тонкостями, касающимися изобличения Козы.

При виде безмятежно лучащейся кашинской физиономии, выглядевшей совершенно дико и неуместно в мире, в котором Войнарский пребывал вот уже шестой час, он, выкатывая налитые кровью глаза, начал приподниматься на стуле, медленно отводя от лица пенсне.

Семен с извиняющимися жестами приблизился к столу и вдруг, увидав обложку рассматриваемой Исаковым книги, закричал удивленно:

— Это же моя, о Карабосса! Как она к вам попала, если я ее вчера Баталову отдал?

Начальник губрозыска рухнул на стул.

— Точно твоя?

— Ну конечно! На нее сестренка чернильницу опрокидывала — видите? — Семен ткнул пальцем в фиолетовое пятно на обложке. — А что такое? — Он уловил напряженность ситуации и насторожился.

— Так ты еще не знаешь? — с недоверием спросил Войнарский. — Миша убит, а ты не знаешь?

Какой-то звук возник, зазудел в кашинской голове. Сначала неестественно тонкий, высокий сверлящий писк, затем — бац! бац! — стал бухать молотом, разрывая перепонки.

Бегал Войнарский, что-то спрашивал, заглядывая в глаза; косился, дергая ртом, следователь; испачканный баталовской кровью, лежал на полу «Владыка Марса» Берроуза. Аккуратной горкой грудились на столе сушки, собранные на месте Мишиной гибели.

— И сушки мои-и… — растягивая слова, сказал Кашин. — Мы с ними чай у меня пили. Я ему с собой дал… он ушел… и вот…

— Когда это было? — отрывисто спросил Войнарский.

— Да поздновато уже. Около двенадцати, что ли… Говорил ведь ему: оставайся, оставайся!

— Так-с. Значит, подкараулили по дороге от тебя. Теперь ясно, как он там оказался. Вы вместе к тебе пришли?

— Вместе.

— «Хвоста» за собой не видели?

— Хвоста? Какого хвоста? Н-не знаю…

— Не зна-аю! — передразнил начальник. — И тот тоже хорош… Ладно, ступай. Никуда не уходи — вызову!

Семен вышел из кабинета, побрел на хоздвор, сел на разваленную кучу старого, поросшего травой кирпича и понурился. После смерти матери не было потрясения сильнее сегодняшнего. Рушились, смещались, мучительно перестраивались понятия, ранее незыблемые. Оказывается, умирают иногда и такие, как Баталов: кумиры, баловни, всадники судьбы… Семен вспомнил пышный чуб на фоне белозубой рекламной улыбки Дугласа Фербенкса и заплакал. Поплакал, огляделся украдкой: не видит ли кто? Никого не виделось на опустевшем с утра дворе, только дурачок Тереша хлопотал опять возле локомобиля.

Нет, не работать им уже вместе. И не будет дела, которое спаяет их, передаст опыт одного другому. Хотя — почему, собственно?

В этот момент ненависть и связанное с ней неистовое тщеславное желание овладели Семеном. «Гады! Ну, получите еще свое, точно…» Он поднялся и стал быстро ходить по двору, не чувствуя своего движения. Картины поимки Мишиных убийц ослепили его. Вот он бежит по залитой солнцем пыльной улице, уверенно и неумолимо настигая бандитов. Припадают к стенам домов и заборам испуганные прохожие, извергают огонь револьверы в руках врагов… Вот он втаскивает их в губрозыск; открывается дверь «байдарки», и он бросает бандитов туда, на холодный земляной пол. Грохот…

Рядом и впрямь что-то загрохотало. Кашин очнулся — из-за локомобиля выглядывал Тереша Рюпа и бил обломком камня по железу, изображая ремонт. Ленивые глаза дурака на этот раз с любопытством следили за агентом.

— У! У! — сказал Тереша.

Кашин выбежал со двора и, мигом взлетев на второй этаж, ворвался в кабинет Войнарского.

— Прошу поручить мне дознание по делу об убийстве Баталова! — выпалил он с порога.

— Не болтай! — отмахнулся Юрий Павлович. — Вас же видели вместе.

— Видели! Ну и что? Мало ли кого с кем видели?

Исаков хмыкнул, покрутил головой и снова погрузился в свои бумаги. Начальник же молча вынул из ящика карманный силомер и протянул Семену. Кашин сдавил пружину. Войнарский глянул на шкалу и отвел глаза. Тогда Семен вцепился в прибор обеими руками, сжал, задыхаясь и багровея, показал начальнику:

— Вот!

Тот посмотрел на него с любопытством, сказал:

— Посиди пока.