Возвращение блудного сына

Предчувствие грандиозной удачи мучило его, но недоставало какого-то штриха для того, чтобы не трепыхаться в этом предчувствии, растаращив глаза и барабая руками. Надо было глянуть кой-какие бумаги. И, заскочив в кабинет, Кашин первым делом, торопясь и путаясь, разыскал словесные портреты, некогда данные Абдулкой и начхозом Болдоевым. Теперь следовало сопоставить описания человека, заходившего в губрозыск перед операцией с Черкизом, и человека, признавшегося беспризорному в убийстве. Нашел оба листочка и, превозмогая нетерпение, отложил в сторону. Удача, которую ему сулило то, что он знал почти наизусть, стала так нестерпимо близка, что он завертелся, будто сидел на горячем, не зная, что предпринять, чтобы не выплеснуть раньше времени бушующую внутри энергию. Кашин распахнул окошко, свесился вниз, чтобы немного успокоиться. Было тихо и прохладно, с хоздвора тянуло запахом конского навоза. Локомобиль общими усилиями губрозыска и коммунхоза наконец-то списали и увезли в лом, и теперь Рюпа сидел возле коновязи, в телеге с соломой, тоскливо и тупо уставясь на место, где раньше громоздилась машина. В телеге спал бродяга и беззаветный пьяница Бабин. Вид этой идиллической и глупой картины так грубо не вязался с открывшейся Семену действительностью, что он сплюнул вниз: «Эх, вы, вредоносцы!» — и захлопнул окно. Возбуждение еще не улеглось; он выглянул в коридор. По нему неприкаянно слонялся Тимка Кипин. Он пришел за расчетом и теперь ждал, когда придет кассир и откроет кассу.

Вид у Тимки был смущенный и немного виноватый: впервые за несколько лет он чувствовал себя лишним, никому не нужным в этом здании. Недавнее комсомольское собрание приняло решение не только просить уволить его из губрозыска с хорошей характеристикой, но и выдать ему рекомендацию на медфак. На этом настоял Войнарский. Только Степка Казначеев был против. Семен голосовал вместе со всеми, хоть и таил в сердце зависть и раздражение. Он завидовал Тимке, который при такой безработице все-таки бросал неплохо оплачиваемую службу и уходил от нее в неизвестность, на голодные студенческие харчи. А на семью ему рассчитывать не приходилось, жили они очень бедно. Бросить за здорово живешь работу, попасть на которую сам Семен Кашин считал за великое счастье, неслыханное везение! Да, для такого решения нужен был железный характер! Вот он, Семен, на это никогда не пошел бы, не хватило бы смелости. И это непонятно унижало его перед Тимкой, настраивало против него. Сейчас, увидав в коридоре Тимку, он вспомнил утренний разговор с Войнарским, когда тот грозился его уволить, и, тяжело засопев, вернулся в кабинет. Ничего, он еще себя покажет. Вот разберется с этим делом, тогда увидят, кого затирают и считают незазорным обидеть…

Сел за стол, взялся за бумаги. Сличив оба описания, перевел дух. Теперь все было окончательно ясно, улеглось на свои места. Но неужели он, Кашин Семен Ильич, агент второго разряда губрозыска, настолько талантлив в своей профессии, что вышел на след неуловимого Луня? Именно так получалось по всей раскладке или, по крайней мере, что-то очень похожее. И он еще раз похвалил себя за то, что не задержал подозреваемого немедленно, лишь только убедился в своем подозрении. С Войнарским такие штуки обычно не проходят. Что ж, тем лучше! Доказательства будут, не волнуйтесь! Первое и основное, чем он располагает: этот мужичок, Малахов, — баталовский убийца. Он появился в артели в день гибели Миши. Что ж, артель — хорошая легальная крыша, а если предположить, тем более что в ней у него свои люди… Ведь когда убили Мишу, еще одного убитого нашли на куче камней, там, где работала артель. Подозрительный народ! Второе: именно его, Малахова, видел мальчишка в ночь убийства, в этом тоже нет сомнений. И парень врет, врет явно и нагло! Чем уж они его там купили или запугали? Третье: по словам Войнарского, именно Малахова, опять же (правда, пока предположительно), подобрал Вохмин в день взятия кутенцовской банды, причем — был он отбит, значит, не из простых… Четвертое: он был тем, кто, узнав со слов Муравейко об операции в «Медведе», пошел туда и застрелил Черкиза. Бабин и Вохмин опознают его, безусловно.

Семен обвел взглядом кабинет и задержался на пресловутом баталовском календаре «Дней отдыха на 1926 год». Вид этой бумаги показался ему отвратителен: чего стоили одни желтые бутоньерки по углам! Снять и выбросить календарь он так и не решился, но впервые поймал себя на мысли, что при виде его не испытывает ничего, кроме раздражения.

Идти к Войнарскому после утреннего разговора было все же страшновато, но Кашин толкнул дверь в приемную небрежно и размашисто. И огорчился ответом секретарши: оказывается, пока он отсутствовал, начальник губрозыска по срочному вызову уехал в губернию, в дальний уезд.

48