Возвращение блудного сына

— Встречались, как же! Сидели, я помню, вместе возле дежурки! Угрюмый ты был, насупился — ну, думаю, этот не иначе, как с важным делом. А я вот хожу, хожу! — и бесполезно! Наверно, уже надоел со своим горем, надоел, вроде того нищеброда, — тьфу, нечистый дух, прости меня господи…

— Нет, я и раньше вас где-то встречал, только вспомнить пока не могу.

— Ну, народ пошел! — Старик развел руками. — Все-то он знает, только ничего вспомнить не может. Сдается, и мне ваша личность небезызвестна. Я тогда, в губрозыске, вспоминал… что-то, думаю, было экое… Ну, да мне, старику, и забыть не грех.

— А где вы живете? — поинтересовался Малахов.

— Вот небось такие, как ты, и женку мою загубили. А почем знать — может, теперь тебе я нужен?

Он отпрянул к забору, схватил палку и, замахнувшись, крикнул:

— Не дамся, не таковский! Со мной еще справдать надо!

Малахов с расстояния еще раз внимательно посмотрел на него, качнул головой: «Нет, не могу вспомнить…» — и зашагал домой, понурый.

Старик топал за ним следом. Когда Малахов останавливался или оборачивался, тот поднимал палку и грозил ему.

Так шли они, пока не затерялись в кутерьме узких улочек с деревянными домами, палисадниками и огородами…

46

Заметив наблюдающего за ними издалека человека, артельщики запереглядывались; а вскоре подлетел к Семену их старший — рыжий, низенький, сильно пожилой уже; редкий волос пухом лез из-под картуза — и осведомился:

— Часом не из начальства будете?

— Губсовпроф! — отчеканил Семен. Достал из кармана мандат уголовного розыска, раскрыл и показал издалека, чтобы не разобрать было, что за документ. — Уполномоченный по проверке колдоговоров! Надо бы глянуть, как тут у вас… Не надо бояться, у нас тоже работа…

— А я и не боюсь! — хмыкнул десятник. — Чего мне теперь бояться, на старости-то лет!

— А смерти, например?

— Чего ее бояться? Пока живу — и смерти, выходит, нет. А помру — и совсем она мне будет безразлична… Каку, значит, проверку-ту учиняете?

— Нужен полный список рабочих по годам рождения, кто откуда, регистрировались ли на бирже, кто где имеет проживание на данное время, жилусловия тоже проверим; как с прозодеждой, расценки и прочее… — забубнил Семен. Ему было стыдно отрывать от работы людей, занятых добрым делом, и снова неприязнь к Войнарскому, зябкая, до мурашек по телу, окатила его.

— Это можно! — бодро ответил десятник. — Вот только вспомню ли сейчас? Что-то… болит моя головушка, охх… Пойдем-ко давай, маненько поправимся сейчас, а после уж я тебе всю подробность доложу. — Глаза его сразу как-то оплыли, он схватил Семена за руку и потянул за собой. Кашин вырвался, зашипел:

— Что ты, что ты! Разве можно, на службе ведь я, с ума сошел!

Тот кряхтел безнадежно и обиженно, озирался по сторонам. Семен понимал его: разных проверяющих, уполномоченных и агентов мужик повидал на своем веку куда как достаточно, знал, что добра от них ждать не приходится, и по мере возможностей избавлялся от них методом простым и испытанным. Других способов избежать докуки он не знал и теперь пребывал в растерянности и крепкой досаде, даже хватил кулаком по колену. Кашин не дал ему опомниться:

— Ну, давай сюда списочек-то, давай! Рработнички… — Он сдвинул вперед кепку, изображая заматерелого хозяйственника.

Фрол Анкудиныч вынул из кармана трухлявую, рваную на сгибах бумагу, протянул с тоской. Они отошли в тень, и Семен углубился в чтение.

Прочитав, ткнул в список пальцем и показал на рабочих:

— Все здесь?

— Все! Правда, есть еще мальчонка один — я его за куревом услал.

— Эксплуатация детского труда?

— Так сирота, сирота мальчонка, — заюлил десятник. — Пригрели возле себя, чтобы не загинул, не приведи господи, в воровстве. Николы Малахова вроде считается приемный сын.

Кашин покивал головой. В сущности, ему было все равно. Он заставил десятника поставить возле каждой фамилии число и месяц зачисления в артель и лениво смотрел, как десятник, старательно мусля химический карандаш, морща лоб и подолгу задумываясь, проделывал эту нехитрую операцию. По разумению Кашина, более чем нехитрую, ибо дата везде ставилась одна и та же. Только над фамилией, замыкающей список, Анкудиныч маялся долго, аж вспотел, высчитывал и бормотал. Неуверенно вывел цифру. Агент потянулся за бумагой, хотел что-то спросить, но неожиданно осекся: только что выведенная дата была датой гибели Баталова.

— Так-сс…

Запалившее после дождя солнышко стало печь голову Семена еще яростнее.