Возвращение Дикой Розы

В этом момент засверкали разноцветные огоньки и началось второе отделение представления.

На обратном пути Роза и Лаура попросили остановить машину на набережной, чтобы еще раз полюбоваться ночным видом океана.

— Большое вам спасибо, — сказала Лаура. — Это был замечательный вечер.

— Помните, что вы обещали ждать меня на площади Святого Марка в Венеции, — сказал Хосе Лауре.

— Если вы не опоздаете, — засмеялась Лаура. — Увы, я не отличаюсь терпением и не люблю ждать.

Роберто в это время тихонько говорил Розе:

— Спасибо вам, что вы выслушали меня. После этого вечера мне стало легче. Я хотел бы, чтобы мы встретились еще.

— Я желаю вам счастья, — сказала Роза в ответ, пожав ему руку. 

Над ними простиралось темно-синее небо, усеянное звездами.

ГЛАВА 26

Жан-Пьер, выйдя из самолета, сразу же ощутил всей своей кожей горячее дуновение ветра. После зябковатого моросящего дождя, который сопровождал его посадку Вене, было так приятно вновь окунуться в теплый, ласково-расслабляющий климат Мексики.

«Похоже, я уже стал аборигеном, — с усмешкой подумал Жан-Пьер. — Европа показалась промозглой, а необходимость надевать по вечерам плащ просто удручала. То ли дело — свободный летний костюм, в котором так легко дышится всему телу...»

Он уселся в такси, жадно приникнув к окну, наблюдая за открывающимися перед ним видами Мехико, ставшими такими родными за последние годы.

 «Я действительно словно вернулся домой... Да, собственно, это теперь мой дом», — подумал он.

Его умиляло смешение в архитектуре мексиканской столицы многочисленных стилей и эпох. Древняя пирамида соседствовала здесь с мрачноватым монастырем шестнадцатого века, чьи стены еще помнили османскую осаду и болезненные удары пушечных ядер, когда рушился древний город Теночтитлан... А рядом — суперсовременный стадион «Ацтека».

Гул вопящих в возбуждении голосов донесся до Жан-Пьера, когда такси въехало на объездную эстакаду.

— Национальная сборная играет с командой Бразилии, — уважительно пояснил таксист.

Жан-Пьер понимающе кивнул. Каждому мужчине ясно, что это исключительно важное событие для всех мексиканцев.

— Ну и как там? — с неподдельным интересом спросил он.

— Второй тайм. Пока три — один.

Водитель скрипнул зубами от досады и махнул рукой.

— А..! Мазилы! Не хочу даже приемник включать!

На фасаде оперного театра красовалась огромная афиша:

«Европа рукоплещет мексиканскому дарованию. «Отелло». И огромный портрет Лус, где она — в длинном бегом платье с зажатым в нервном кулачке скомканным кружевным платком.

Жан-Пьер невольно потрогал скулу, на которой, казалось, еще чувствовался мощный удар, припечатанный негром во время их последней стычки.

«Как Лус могла лечь в постель с этим громилой? — досадливо подумал Жан-Пьер, все еще ощущая болезненно саднящую сердце ревность. — Неужели ей не было противно?»

В его представлении это было равносильно тому, что Лус овладело грязное животное.

Всю ночь, проведенную им с Лус в Вене, Жан-Пьер не мог отделаться от легкого чувства брезгливости. Восхитительная ароматная кожа Лус казалась ему недостаточно отмытой, словно запятнанной черными пальцами.

И подленькая мысль сверлила мозг: а как «делал с ней любовь» африканец? Каким-то особым африканским способом?

И Жан-Пьер старался изо всех сил, чтобы не показаться Лус слабее негра, принимая на веру рассказы кумушек о каких-то сверхвосхитительных сексуальных достоинствах черной расы.

Лус наутро призналась ему, что впервые в жизни не испытывала внутреннего зажима перед мужчиной, и именно поэтому впервые в полной мере почувствовала свободную радость телесного секса.

Ведь с Пабло у нее все было совершенно иначе. Его нежность и внимание днем, его заботливость только слегка приглушали ночные страхи Лус. Просто она понимала разумом, что Пабло не способен причинить ей боль. Но одно дело понимать, а другое — доверять и раскрываться полностью, так, как это произошло у нее с Жан-Пьером.

Жан-Пьер невольно думал, что Дульсе никогда не была с ним так бесстыдно откровенна в постели, как ее сестра.

Видимо, болезненная скромность Дульсе имеет в подсознании сходные причины, похожие на те, в которых, запинаясь, признавалась ему Лус, мотивируя свой первоначальный отказ.

И все же, несмотря на то, что он-таки добился своего, Жан-Пьер испытывал сейчас неловкое смущение оттого, что через несколько минут ему предстоит взглянуть в наивно-чистые глаза Дульсе.

Давненько Жан-Пьер не позволял себе таких приключений. Со времен бурной парижской молодости, когда он не пропускал ни одной хорошенькой танцовщицы в барах и водил «тесную дружбу» со всеми известными парижским моделями.

После женитьбы на Дульсе он стал ощущать себя впервые в жизни солидным семейным человеком, которому не до всяческих глупостей, потому что он обладает одной-единственной и неповторимой. 

Но изумительная новизна и прелесть таких отношений постепенно превращались в скучную обыденность...

И вот поди ж ты, сорвался... Почувствовал прелесть холостяцкой свободы.

«Всех девушек не перецелуешь, но надо к этому стремиться», — подшучивали над подвигами Жан-Пьера его парижские друзья.