— Тогда придется остановиться.
Он свернул на обочину, съехал с утрамбованной дороги и запетлял между кактусами. Машину нещадно затрясло на неровной почве.
— Ох! — подпрыгнула Дульсе. — Всю душу вытрясешь! Ты куда?
— Прекрасное место для пикника.
Пабло остановился у высокого разлапистого кактуса с коричневой шершавой поверхностью, отбрасывающего скудную тень.
И пока Дульсе рылась в сумке, извлекая свертки с припасами, он расстелил у его основания дорожный коврик и уселся на него, предлагая Дульсе место рядом с собой.
— Нам надо успеть добраться до темноты, — обеспокоенно сказала Дульсе; — А ты расположился... Поели бы по дороге...
Он взял у нее бутерброд и заявил с полным ртом:
— Как врач, я тебе ответственно заявляю, что от еды на ходу развивается язва желудка.
Дульсе хмыкнула и села рядом.
— А от еды всухомятку тоже развивается язва?
— А что? — насторожился Пабло.
— Да ничего... Просто я забыла взять воду.
И они захохотали как сумасшедшие, хотя под палящим солнцем, посреди пыльной дороги обоим вдруг нестерпимо захотелось пить.
Когда с ланчем было покончено, они устало вытянулись на подстилке, прикрыв глаза.
— О чем ты думаешь? — тихонько спросил Пабло.
— О холодном молоке... — вздохнула Дульсе.
— А я отебе...
Он потянулся к ней и неожиданно приник к ее губами к ее
пересохшим губам.
Дульсе испуганно вздрогнула и резко оттолкнула его.
— Ты что, Пабло?
— Чего ты боишься? Мы же здесь одни...
Он опять потянулся к ней.
— Я боюсь, что перестану себя уважать, - выпала
Дульсе. — И тебя тоже...
— Но ведь вполне могло случиться так, что мы с тобой стали бы мужем и женой...
— Но ведь случилось иначе... — возразила Дульсе.
— Да, ты права, — помолчав, сказал Пабло. — Прости...
Он встал и отряхнул брюки от налипших мелких колючек.
— Давай поедем, а то действительно не доберемся до темноты.
Они заночевали в большой индейской деревне, в которой не было даже гостиницы. Просто первый же встречный прохожий указал им на дом, где можно было снять комнату за несколько мелких монет.
Дульсе так устала от утомительной дороги, что рухнула на едва прикрытый лоскутным одеялом топчан и моментально уснула.
И к счастью, она не могла видеть, как по земляному полу неспешно прополз огромный мохнатый паук. Пабло быстро раздавил его и бросил стеганую шерстяную подстилку рядом с топчаном, чтобы быть на всякий случай поближе к Дульсе.
Утро было изумительным. Ярким, солнечным и многоголосым. Их разбудил неясный шум, и едва они вышли из дома, как попали в сплошной поток людей, телег и ручных тележек. Этот поток растекался на ручейки по периметру центральной площади.
Это была воскресная ярмарка. Непонятное и экзотичное для городского человека зрелище.
Гортанные крики индейцев и быстрая громкая речь сливались в общий единый гул.
Глиняная посуда, трубки, мешки с зерном, кислое молоко в раздутых мехах, многочисленные амулеты, ткани домашней выделки с разнообразным орнаментом, резные деревянные бочонки с острыми специями, соломенные ярко раскрашенные куклы — все было в диковинку, и все радовало глаз сочным блеском красок.
Словно здесь никогда и слыхом не слыхивали ни о какой цивилизации. Никого из местных здесь совсем не удивляй! диковинный индейский головной убор из перьев и .бронзовое тело, щедро покрытое татуировкой.
Старый индеец сидел, скрестив ноги, на подстилке, прикрыв глаза и посасывая глиняную трубку. Он словно не слышал шума и суеты бурлящей вокруг него толпы, погруженный в какие-то свои глубинные мысли.
— Посмотри, какая прелесть! — Дульсе дернула Пабло за рукав. — Что за колорит!
Она быстро достала из сумочки блокнот и принялась срисовывать сложные узоры покрывавшей кожу индейца татуировки.
Тот слегка покачивался из стороны в сторону, едва заметно для постороннего глаза постепенно убыстряя темп.
Дульсе лихорадочно рисовала, не замечая, как раздается вокруг них во все стороны толпа, постепенно образуя вокруг индейца пустое пространство.
Пабло попытался оттянуть ее в сторонку, но Дульсе только раздраженно отмахнулась, увлеченная своим занятием.
Старик индеец раскачивался все быстрее и быстрее, словно закручиваясь вокруг своей оси.
И Дульсе заметила это только тогда, когда больше не могла различить очертаний быстро мелькающей перед ее глазами татуировки.
Она замерла пораженная, не в силах сдвинуться с места, единственная на пустом пространстве перед индейцем.
Тот вдруг издал высокий гортанный вопль, и Дульсе в ужасе увидела, как бешено, завертелась вокруг своей оси его голова, словно шарик на шарнире. Это было против всех законов природы.
Потом тело старика свилось бешено вращающейся спиралью, и он приподнялся над землей, зависнув в воздухе.
Тонкий, высокий, совершенно нечеловеческий вопль бился в ушах Дульсе все время, пока старый индеец парил» воздухе перед ее глазами.
Она не могла бы сказать, сколько это длилось — секунду? Минуту? Час?
Наконец вращение стало замедляться, ужасающий звук стих, и Дульсе с удивлением увидела, что старик по-прежнему сидит перед ней, слегка покачиваясь и посасывая трубку.
Она метнулась к Пабло и уцепилась за его рубашку, лихорадочно блестя глазами.