Возвращение домой

– Не правда ли, это нечто? Папчик купил фургон, чтобы экономить горючее. Ты не представляешь, сколько человек можно сюда запихнуть. Он у нас всего только неделю. Надпись мы еще не успели закрасить. Я думаю, и не надо. По-моему, так будет чертовски эффектно. Мама тоже так считает.

Джудит погрузила свой чемодан в пропахшие рыбой внутренности фургона, и они тронулись. Двигатель пару раз грохнул обратной вспышкой, и машина рванула вперед, едва не задев портовую стену.

– Так хорошо, что ты приехала. Мы все ужасно боялись, что в последний момент ты передумаешь и откажешься. Как твоя тетя? Держится? Бедный Нед. Надо же такому случиться. Мы все очень переживали.

– Она в порядке. По-моему, приходит в норму. Но зима была тяжелая.

– Не сомневаюсь. Чем ты занималась?

– Училась стенографировать и печатать на машинке. Теперь уже ничто не мешает мне поступить на службу в вооруженные силы или подыскать какую-нибудь работу.

– Когда ты думаешь это осуществить?

– Не знаю. Как-нибудь. – И Джудит переменила тему: – Что слышно от Джереми Уэллса?

– Почему ты о нем спрашиваешь?

– Я подумала о нем в поезде. Когда проезжала Труро.

– Отец его заглядывал к нам на днях – Камилла Пирсон упала с качелей и расшибла себе голову до крови. Мэри боялась, что придется зашивать, но обошлось без этого. Доктор Уэллс сказал, что Джереми бороздит Атлантику на эсминце, который конвоирует торговые суда. Особо на эту тему не распространялся, но, как видно, Джереми там несладко. A Гас – во Франции с Горской дивизией, но там, судя по всему, ничего особенного не происходит.

– А Руперт? – поспешила спросить Джудит, пока Афина не заговорила об Эдварде.

– Прекрасно. Получаю от него массу потешных писем.

– Где он находится?

– В Палестине. Какое-то место под названием Гедера. Но об этом болтать нельзя – мера предосторожности против шпионов. Они все еще кавалерийский полк – до сих пор не механизированы. Казалось бы, после того, что случилось с польской кавалерией, их должны были бы перевести на танки. Но военное министерство, очевидно, знает, что делает. Руперт часто пишет. Бредит будущим ребенком. Все придумывает ему жуткие имена вроде Сесила, Эрнеста и Херберта. Традиционные имена в семействе Райкрофтов. Ужас!

– А если будет девочка?

– Я назову ее Клементиной.

– Как апельсин?[72]

– А может быть, она будет рыжей, как апельсин. Но в любом случае прехорошенькой. Я теперь почувствовала вкус к детям, глядя на Родди и Камиллу. Мне всегда казалось, что они слегка избалованы – помнишь «концерты», которые они закатывали тем Рождеством? – но Мэри Милливей быстро научила их прилично себя вести, и они оказались очень милыми. Как ляпнут что-нибудь – просто умора.

– А Томми Мортимер?

– Он приедет завтра. Хотел привезти с собой сюртук, но папчик сказал, что это было бы слишком.

– Так странно кажется без тети Лавинии.

– Да. Странно. Будто в доме пустует комната – цветов нет, окно закрыто… Смерть – это так окончательно, так бесповоротно.

– Да, смерть ставит последнюю точку.

Потом, когда все благополучно завершилось, похороны Лавинии Боскавен показались всем настолько хорошими, будто она сама их устраивала. Был чудесный весенний день, роузмаллионская церковь утопала в цветах, и тетя Лавиния мирно покоилась в гробу в ожидании последней встречи со своими ближайшими друзьями. Узкие, неудобные скамьи были заполнены самыми разными людьми, и никто из них ни за что на свете не пропустил бы эту грустную церемонию. Собрались со всех концов графства, представители всех слоев общества и самых разных занятий, начиная с лорда-наместника и кончая отставным моряком из Пенберта, на протяжении многих лет снабжавшим миссис Боскавен свежей рыбой, и простоватым парнем, который работал смотрителем котельной в школе.

Само собой разумеется, были Изобель и работавший в Дауэр-хаусе садовник – в своем лучшем костюме из зеленого твида, с розой в петлице. Из Пензанса приехали мистер Бейнс, мистер Юстик (директор банка) и хозяин отеля «Митра»; из Труро – доктор и миссис Уэллс. Вдовствующая леди Трегурра прикатила на такси из самого Лондона. Далеко не все скорбящие были такими резвыми, иным требовалась посторонняя помощь, чтобы дойти от кладбищенских ворот до церкви; они стучали своими палками и тростями по тенистой, обсаженной тисами дорожке, а усевшись в церкви, мучились со слуховыми аппаратами и трубками. Один старый джентльмен явился в кресле-каталке, которое катил слуга немногим его моложе. Пока церковь наполнялась людьми, орган не умолкая издавал какое-то хрипение, в котором с трудом узнавался «Нимрод» Элгара[73].