– Так ведь ничего нет.
– Зато есть в моем волшебном мешочке. – Он наклонился и поднял его, с виду абсолютно неподъемный, внутри звякнуло. – Пошли, покажу.
Он повел ее вниз, и, когда они пришли в маленькую кухню, поставил свою торбу на стол и начал ее разгружать. Босым ногам Джудит было холодно на коричневом линолеуме, и она села на другой край стола. Она словно присутствовала при распаковке рождественского подарка – одна за другой из сумки извлекались на свет удивительные вещи, и всякий раз это было неожиданностью. Бутылка виски «Блэк-энд-уайт». Бутылка джина «Гордонз». Два лимона. Апельсин. Три пакета хрустящего картофеля и фунт деревенского сливочного масла. Порядочный брусок горького шоколада и, наконец, нечто странное, завернутое в газету, всю пропитанную кровью.
– Что там такое? – полюбопытствовала Джудит. – Отрубленная голова?
– Мясо для бифштексов.
– Мясо?! Откуда? И масло настоящее. Твоя мать на черном рынке купила?
– Подарки от благодарных пациентов. Холодильник работает?
– Конечно.
– Это хорошо. А лед есть?
– Должен быть.
Он открыл холодильник и положил масло и кровавый сверток рядом с жалкими остатками ужина Джудит и Хетер, потом вынул лоток с кубиками льда.
– Что будешь пить? При простуде я бы рекомендовал тебе стаканчик виски. Значит, виски с содовой?
– Содовой нету.
– Спорим?
И он нашел сифон, упрятанный в какой-то дальний буфет. Из другого достал стаканы, потом вытряхнул из лотка лед, разлил виски и разбавил водой из сифона. Он подал высокий стакан с заманчиво шипящей жидкостью Джудит:
– Твое здоровье.
Они выпили. Джереми испустил облегченный вздох, видно было, как он сразу расслабился.
– Мне это было просто необходимо.
– Хорошо как! Вообще-то, я не пью виски.
– Иной раз не повредит. А тут холодно. Пойдем наверх.
И они поднялись в гостиную – Джудит впереди, Джереми следом – и расположились у огня; он сел в одно из кресел, она устроилась, поджав ноги на коврике перед камином (поближе к теплу).
– Хетер Уоррен была здесь сегодня. Мы пили чай с тостами. Потому я и приехала из Портсмута – с ней встретиться. Мы пообедали в ресторане, а потом пошли на концерт, но она спешила на поезд, ей надо было возвращаться на свою секретную службу.
– А концерт где был?
– В Альберт-холле. Уильям Уолтон и Рахманинов. Хетер дали билеты. Да ты расскажи лучше о себе. Чем ты занимался все это время?
– Обычной рутиной.
– Ты в увольнении?
– Вообще-то, нет. Я приехал в Лондон на встречу с их светлостями в адмиралтействе. Меня повысили в чине – лейтенант мед-службы.
– О, Джереми!.. – Она была так рада и горда за него. – Ты молодчина!
– Это еще не официально, так что не вздумай бежать к телефону и трезвонить всем.
– Но матери своей ты сказал?
– Да, конечно.
– Так, еще что?
– Еще я перехожу на другой корабль. Крейсер «Сазерленд».
– И опять Атлантика?
Он пожал плечами, не желая болтать лишнего.
– Может, тебя пошлют на Средиземное море? По-моему, тебе самое время понежиться немножко на солнышке.
– Нет новостей от родных? – спросил он.
– Нет, ничего не получала с начала месяца. Не знаю, почему они не пишут. Ясно одно – дела там плохи.
– Они все еще в Сингапуре?
– По-видимому.
– Много женщин и детей уже покинуло город.
– Я об этом не слышала.
Он взглянул на свои часы:
– Четверть девятого. Послушаем девятичасовые новости.
– Я не уверена, что мне хочется.
– Лучше знать правду, чем воображать худшее.
– Теперь, кажется, уже трудно сказать, что страшнее. И все произошло с такой быстротой. Раньше, в самые плохие времена, во время Дюнкерка и когда бомбили Портсмут, я утешалась мыслью, что, по крайней мере, они в безопасности. Мама, папа и Джесс. И когда мы стояли в очередях за продовольственными пайками и ели несъедобные мясные обрезки, я знала, что там, у них, все хорошо: вкусная еда, заботливые слуги, вечера в клубе с друзьями. Но вот японцы разбомбили Перл-Харбор, и все в одночасье изменилось, и теперь уже им грозит такая опасность, какая нам и не снилась. Я теперь жалею, что не уплыла в свое время в Сингапур. Тогда мы, по крайней мере, были бы вместе. Но быть так далеко от них, и никаких известий…
К ее ужасу, голос у нее задрожал. Бесполезно пытаться сказать еще хоть слово, только потеряешь самообладание и глупо разрыдаешься. Она отхлебнула еще виски и вперила взгляд в голубоватое пламя газового камина.
– Наверно, неизвестность мучительнее всего, – мягко сказал он.
– Нет, я в порядке. Обычно я в порядке. Просто сегодня я правда неважно себя чувствую…
– Ложись в постель.
– Мне так жаль.
– Жаль чего?
– Мы и без того совсем не видимся, и вот, когда встретились, у меня эта проклятая простуда и слишком слабые нервы, чтобы слушать новости, и собеседник из меня никакой.
– Ты нравишься мне такой, какая есть. В любом виде. Единственное, о чем я жалею, так это о том, что должен покинуть тебя так скоро, рано утром. Мы встретились для того лишь, чтобы почти в тот же миг расстаться опять. Это, как видно, и называется войной, черт бы ее побрал.
– Не думай об этом. Сейчас мы вместе. Я так обрадовалась, что это ты, а не кто-то из неизвестных знакомцев Дианы.