Возвращение домой

– Она точно меня не отключит?

– Абсолютно точно. Просто ты почувствуешь себя во сто крат лучше и будешь хорошо спать. На вид она не очень съедобная, но если запить одним большущим глотком, то в горле не застрянет.

– Ладно, – вздохнула она.

– Вот и умница.

Джудит с усилием приподнялась на локте, взяла пилюлю в рот и запила лондонской водопроводной водой с металлическим привкусом. Джереми одобрительно улыбнулся:

– Молодец! Даже не поперхнулась. – Он взял у нее стакан, и она с облегчением упала обратно на подушки. – Может, попробуешь заснуть?

– Нет.

– Хочешь поговорить?

– Так глупо… я не могу перестать думать. Лучше бы ты дал мне таблетку, которая усыпила мою тревогу.

– Увы, такой нет у меня.

В его словах чувствовалось искреннее сожаление.

– Какой идиотизм: мне двадцать лет, а я плачу о маме. Хочу обнять ее, прикоснуться к ней и знать, что ей ничто не угрожает.

Слезы, которые весь этот вечер были наготове, опять навернулись, а она слишком ослабла и махнула рукой на всякую гордость, чтобы попытаться их сдержать.

– Я думала о Ривервью и о том, как мы жили там с мамой и Джесс… в нашей жизни не происходило ничего значительного… все было так спокойно, так обыкновенно… но, наверно, это и было счастье. Простое, скромное. Не было причин для беспокойства, ничто не раздирало душу… С тех пор, как мы были вместе, прошло уже шесть лет… и вот теперь…

Она не могла продолжать.

– Понимаю, – печально сказал Джереми. – Шесть лет не шуточный срок. Я так тебе сочувствую.

– И ничего… ничего не известно… Хоть бы письмо, хоть что-нибудь. Чтобы я знала, где они…

– Я понимаю.

– Так глупо…

– Нет, не глупо. Но ты не должна терять надежду. Иногда отсутствие новостей – хорошие новости. Кто знает, может быть, сейчас они как раз на пути в Индию или еще куда-нибудь, где безопасно. Ничего удивительного, что в подобный момент теряется связь, перестает работать почта. Постарайся не впадать в отчаяние.

– Это только слова. Ты просто утешаешь меня.

– Сейчас не время для пустых утешений. Я просто стараюсь рассуждать здраво. Сохранять ясный взгляд на вещи.

– А если бы это были твои родители…

– Я бы места себе не находил, с ума бы сходил от беспокойства. Но мне кажется, я бы постарался сохранить надежду.

Джудит задумалась.

– У тебя мать не такая, как моя.

– В каком смысле?

– Я хочу сказать, она другая.

– Откуда тебе знать?

– Потому что я с ней встречалась, на похоронах тети Луизы. Мы чуть-чуть поговорили потом на чае, устроенном для гостей. Она сильная, рассудительная, практичная. Так и вижу, как она успокаивает по телефону нервных пациентов и никогда ничего не путает, если ее просят передать что-нибудь важное.

– Тебе не откажешь в проницательности.

– Моя мать не такая. Ты видел ее только один раз, в поезде, и тогда мы даже не были знакомы. Она слабая. Нет у нее уверенности в себе, никогда не было. Она мнительна и не умеет о себе позаботиться. Тетя Луиза вечно называла ее дурой, и она ни разу не решилась постоять за себя или попытаться доказать, что это не так.

– Так что ты пытаешься мне втолковать?

– Что я боюсь за нее.

– Она не одна. Рядом с ней твой отец. И Джесс.

– Джесс всего-навсего ребенок, она не в состоянии принимать решения за свою мать.

– Ей десять лет – уже не младенец. В десять лет некоторые девочки дадут фору любому взрослому. Они предприимчивы и готовы во что бы то ни стало добиться своего. Что бы ни случилось и где бы они в результате ни оказались, я уверен, Джесс будет надежной опорой и поддержкой для твоей матери.

– Откуда нам знать!..

Слезы опять полились у Джудит по щекам, и она, нащупав рукой край простыни, попыталась утереть их, да так неумело, что у Джереми сердце дрогнуло от жалости. Он поднялся с кровати и пошел в ванную, намочил там в холодной воде махровую салфетку для лица и нашел полотенце, потом вернулся к ней:

– Вот.

Он взял ее за подбородок, поднял голову и нежно вытер лицо, потом подал ей полотенце, в которое она как следует высморкалась.

– Не думай, что я всегда так реву. В последний раз я плакала, когда погиб Эдвард, но тогда все было иначе. То был как будто конец чего-то. Ужасный, бесповоротный. А сейчас у меня такое ощущение, будто это только начало… чего-то во сто крат ужаснее. – Она судорожно, со всхлипом вздохнула. – Тогда мне не было страшно.

В ее голосе звучало такое отчаяние, что Джереми сделал то, о чем мечтал весь вечер. Он лег рядом с ней, обнял ее и привлек к себе, согревая своей близостью. Безропотно, благодарно принимая эту ласку, она лежала неподвижно, но одну руку положила ему на спину и сжала пальцами толстую шерсть его свитера; в этот момент она напомнила ему грудного ребенка, цепляющегося за материнскую шаль. Он заговорил:

– Знаешь, в детстве, когда у меня бывали неприятности и я был в отчаянии, мать всегда говорила мне в утешение: «Все пройдет. Когда-нибудь ты оглянешься назад и увидишь, что все это осталось позади».

– И что, помогало?

– Не очень. Но в конечном счете она оказывалась права.

– Не могу представить тебя ребенком. Ты всегда был для меня взрослым человеком. Сколько тебе лет, Джереми?

– Тридцать четыре.