Возвращение домой

– Если бы не война, ты б, наверно, женился, стал отцом семейства. Забавно об этом думать.

– Забавнее некуда. Но это маловероятно.

– Почему?

– Работа отнимает все время без остатка. Мне некогда ухаживать за женщинами.

– Тебе надо получить степень и специализироваться. На хирурга или гинеколога. Представь: приемная на Харли-стрит, медная табличка на двери – «М-р Дж. Уэллс, выпускник Королевского хирургического колледжа». И во всю улицу – очередь из богатых беременных дам, жаждущих твоей помощи.

– Какая прелесть.

– Тебе не нравится?

– Боюсь, это не в моем стиле.

– А что в твоем стиле?

– Пожалуй, то, чем занимается мой отец. Общая практика. Сельский терапевт, приезжающий к своим пациентам на машине, с собакой на заднем сиденье.

– Какая славная картинка!

Джудит понемногу успокаивалась, но пальцы ее с побелевшими от напряжения костяшками все еще судорожно цеплялись за его свитер.

– Джереми.

– Что?

– Когда ты держался за этот спасательный плот посреди океана, о чем ты думал?

– О том, чтобы продержаться. Чтобы выжить.

– А тебе ничего не приходило на память? Что-нибудь хорошее? Ты не вспоминал приятные моменты, места, где был счастлив?

– Я пытался.

– Что именно ты вспоминал?

– Не помню.

– Ты не можешь не помнить.

Ясно было, что для нее это очень важно, и он, стараясь не обращать внимания на собственное физическое возбуждение, вызванное ее близостью и сознанием, что она в нем нуждается, сделал над собой титаническое усилие и вытащил со дна памяти первые пришедшие в голову разрозненные образы.

– Воскресенья осенью в Труро, когда в соборе звонят к вечерне. Прогулку на береговой обрыв мимо канав, заросших цветами. – И вот уже в сознании вспыхнули картины и звуки, которые и теперь еще наполняли его трепетной радостью. – Нанчерроу. Чуть свет мы с Эдвардом шли купаться, а потом возвращались через сад, зная, что нас ждет обильный, вкуснейший завтрак. Еще вспоминал, как впервые играл в регби за Корнуолл в Твикенхеме и набрал дважды по три очка при проходе с мячом. Как стрелял фазанов в роузлендском лесу в морозное декабрьское утро – я ждал в укрытии, собаки поскуливали, голые ветки деревьев переплетались, точно кружева, на фоне блеклого зимнего неба… Еще – музыку. «Иисус – утоление жаждущих».

– Да, музыка – это нечто непреходящее. Она поднимает нас ввысь. Отрывает от земли.

– Ну вот, я все сказал. Теперь твоя очередь вспоминать.

– У меня голова не работает, я слишком устала.

– Ну хотя бы что-нибудь, – попросил он.

Она вздохнула.

– Ну ладно… Мой дом, Дауэр-хаус. В каком-то смысле он еще принадлежит тете Лавинии, потому что слишком многое в нем осталось после нее, и все-таки он мой. И все в доме, часы, тикающие в холле, вид на море, сосны. И я знаю, что Филлис – там. И что я могу вернуться, когда захочу. Вернуться к себе домой. И остаться там навсегда.

Джереми улыбнулся:

– Вот и держись за эту мысль, пусть она тебе помогает.

Джудит закрыла глаза. Он посмотрел сверху на ее лицо: на длинные ресницы, темнеющие на фоне бледных щек, на очертания рта, безупречную линию челюсти и подбородка. Он наклонился и поцеловал ее в лоб.

– Ты устала, а мне рано вставать. Думаю, нам обоим пора в постель.

Ее глаза вдруг широко распахнулись, пальцы крепче впились в его спину. Джереми, приказывая себе действовать решительно, начал высвобождаться.

– Я пойду, а ты спи.

Но Джудит моментально взволновалась:

– Нет, не оставляй меня. Пожалуйста. Тебе не надо уходить. Я хочу, чтобы ты остался.

– Джудит…

– Не уходи… – И она добавила, как будто его требовалось убедить разумными доводами: – Кровать двуспальная, места полно. Ты мне не помешаешь. Прошу тебя.

Джереми колебался, разрываясь между желанием и здравым смыслом. В конце концов он сказал:

– Ты уверена, что это хорошая идея?

– Почему же нет?

– Потому что, если я останусь на ночь здесь, то, скорей всего, между нами случится неизбежное.

Ее это заявление не шокировало, да и особого удивления не вызвало.

– Это не важно, – сказала она.

– Что значит «не важно»?!

– Я хочу сказать: если ты хочешь, то я не против.

– Ты понимаешь, что ты говоришь?

– Думаю, мне бы очень понравилось. – Внезапно она улыбнулась. На протяжении всего этого вечера он почти не видел ее улыбки и теперь почувствовал, как в душе у него все перевернулось и здравый смысл разом покинул его. – Ничего страшного, Джереми. Это будет не в первый раз.

– Эдвард… – проговорил он.

– Да, он.

– Если я займусь с тобой любовью, ты будешь думать о нем?

– Нет, – ответила она твердо. – Я не буду думать об Эдварде. Я буду думать о тебе. Здесь. В Лондоне. Когда ты мне так нужен. Я не хочу, чтобы ты уходил. Хочу, чтобы ты любил меня, хочу чувствовать себя под твоей защитой.

– Я не могу заниматься с тобой любовью в одежде.

– Так иди разденься.

– Не могу – ты держишь меня за свитер.

Она опять улыбнулась. Ее пальцы разжались, но он по-прежнему лежал неподвижно.

– Я тебя отпустила, – сказала она.

– Я ужасно боюсь оставить тебя – вдруг ты исчезнешь.

– Не бойся.

– Я вернусь через две минуты.

– Постарайся управиться за одну.

– Джудит. – Голос издалека, из темноты. – Джудит.