Возвращение к легенде

С большим трудом навожу порядок. Женщин и детей приказываю отвести в укрытие, в подвалы. Опять же через посыльных пытаюсь связаться с командирами полевых войск — старшим из них является генерал Снегов, командир 8-го стрелкового корпуса, чей штаб размещался здесь же, в Перемышле… Оказывается, все уже перешли на свои командные пункты за город. Непосредственно в городе из командиров частей остался лишь начальник пограничного отряда (фамилию я забыл), который, по сути, находится еще в худшем положении, чем мы. Приказ свыше для всех единый: на провокацию не поддаваться, ждать… Ну, мы и ждем, не стреляем. Кое-кто под этим предлогом отошел. Обвинять их нельзя: не подставлять же лоб под немецкую пулю. Но пограничникам обратного хода нет: умри, а держи границу. Я тоже, признаться, решил последовать примеру старших начальников — перебраться на свой командный пункт, который находился тоже за городом, в районе соляных копей… Но прибегает связной, докладывает: «Немцы готовятся форсировать Сан». Мы сначала не поверили — значит, видно, где-то еще теплилась тщетная надежда. Захотел посмотреть сам. Беру с собой нескольких штабных командиров и иду в одну из укрепленных точек, к самому берегу. Выходим. Вокруг рвутся снаряды. А с чердаков строчат пулеметы и автоматы — это уже действует «пятая колонна». Кто-то падает убитый. Пробираемся, прижимаясь к стенам домов. Приходим. Здесь уже есть связь, хотя бы с соседними дотами: из «точки» проложен под землей бронированный кабель. Узнаю, что мой приказ получили и ждут дальнейших команд. Подтверждают данные связного о подготовке немцев к переправе. Значит, и там тоже… Смотрю в перископ. Все правильно: немцы сгрудились на берегах, тащат надувные резиновые лодки, спускают их на воду. Их много, вероятно, целый полк. Погружаются. Плывут.

Наступает критический момент.

Моим ребятам удалось наладить связь с командиром корпуса. Он генерал, я полковник, теперь я у него как бы в подчинении. Докладываю о действиях немцев, спрашиваю: как мне поступить? Но Снегов рассердился: «Все указаний ждете? Принимай решение сам, в соответствии с обстановкой». Ну, я и решил: если немцы дойдут до середины реки — открою огонь. Но еще раз всех предупредил: стрелять только по моей команде. Ждем. Смотрим. Они плывут. Растянулись широко, километра на два. На каждой лодке по шесть-семь человек, с пулеметами и минометами. Но пока не стреляют. Я в перископ различаю даже лица плывущих на ближайших лодках. Парни молодые, здоровые, с прическами. Рукава на мундирах закатаны по локоть. На губах улыбочки. Словно как на пикник едут… Медленно приближаются на середину реки. Смотрю на часы: десять с минутами утра. Даю команду: «Огонь!» И сразу заговорили все мои доты. Первый ответный залп! Он был как вздох — страшный вздох… Реку заволокло дымом. Когда он рассеялся, вижу: чистая река, никого нет, все потоплено. Только где-то вдали несколько пустых резиновых лодок беспомощно кружатся на стремнине… Скажу вам честно: стало мне в этот момент как-то не по себе — и не от страха за свою жизнь, нет, а от сознания, что началась война!

«Война!» — я ловлю себя на мысли, что мой собеседник впервые упомянул это слово.

Маслюк продолжает:

— Так вот, примерно через час немцы повторили попытку десанта, уже под прикрытием массированного огня из всех видов артиллерии. Они вывели на берег танки, подтянули бронепоезд, короче говоря, сосредоточили против нас не менее двухсот стволов. И вот всей этой армадой обрушились на наши «точки». А мы снова молчим, ждем, когда они будут нарушать границу. И полевая артиллерия тоже молчит. Правда, потом я узнал, что артиллеристы, которые стояли за городом, в тот момент хотели нас поддержать — сами, без всяких согласований! — но не смогли. Их орудия тоже оказались под прицельным огнем. Только начнут подводить к ним трактор, чтобы вывезти на позицию, как немцы сразу выпустят один-два снаряда, и все, трактора нет…

— А пехота?

— Пехота была далеко, в лагерях.

— Значит, по сути дела, вы сражались одни?