Возвращение к легенде

— Сама справишься! — подмигивает хозяин и снова взбирается на завалинку.

Иду по тропинке, вдыхая душистый медовый запах. Женщина запевает песню. И я еще долго слышу ее высокий грудной голос и неторопливые, размеренные удары молотка…

ТИХИЙ ЧЕЛОВЕК ПАТАРЫКИН

Стучусь в дверь. Ответа нет. Прислушиваюсь. В квартире тишина. Только где-то далеко тикают ходики…

По лестнице поднимается женщина с тяжелой сумкой в руке.

— Вам Александра Николаевича? — говорит она. — Да он, наверно, еще спит. А вы хорошо стучали?

— Хорошо.

— А ну-ка, подождите, я попробую.

Но за дверью по-прежнему молчанье.

— Тогда он в лесу, — уверенно заключает женщина. Это соседка Патарыкина и все знает. — Если он не работает и не спит, то обязательно в лесу. Его жена с детьми к родственникам уехала, у нее отпуск, а дома ему одному скучно. Вот и ушел в лес — по грибы или по ягоды. А то просто так. Очень он природу любит. Я тоже как-то с ним ходила. Мы с его женой подруги и одногодки, так вот, значит, мы ходим по лесу, а он уйдет от нас, сядет где-нибудь на пенечке и все рассматривает каждую травинку, букашками интересуется, бабочками. Замечательный человек Александр Николаевич, тихий, воды не замутит. Как девушка. Не то что многие современные мужчины — тем бы водки напиться или «козла» забить. А он — нет. Даже голоса никогда не повысит. Ну, прямо как не мужчина. Все ему лес да лес. Очень хороший человек, поискать такого соседа. Помню, как-то раз возвращаюсь я также с базара…

Я, кажется, попал в надежные руки. О великий, могучий и бесконечный женский язык! Но делать нечего, слушаю.

Через несколько минут я узнаю о жизни и привычках Патарыкина все: как он одевается, ест, спит, разговаривает с женой и детьми, с кем в доме дружит, а кого — и совершенно правильно — избегает. Одним словом, все, кроме того, что мне нужно.

Наконец женщина спохватывается, что ей надо готовить обед. Слава богу! Я прошу передать Александру Николаевичу, что приеду к нему завтра в это же время.

— Передам, обязательно передам! — свесившись через перила, соседка провожает меня, как брата. — А уж вы не подведите, приезжайте. Я тоже зайду. Приятно поговорить с вежливым человеком. А то ведь теперь люди, знаете, какие…

На другой день я поднимаюсь по той же лестнице с некоторым опасением. Но причиной тому не только соседка. Я почему-то представляю себе Патарыкина человеком немногословным, замкнутым, каким-то лесным отшельником.

Но дверь распахивается, и мне навстречу выкатывается невысокий, круглый, толстый мужчина в белой майке, всплескивает руками и, охнув, кричит:

— Мария, дай мне скорее рубашку!

Поспешно втискивая свое раздобревшее тело в белоснежную сорочку, Александр Николаевич суетится, объясняя, что только что вернулась жена с детьми и в доме такой беспорядок, такой беспорядок, что даже не знаешь, куда провести гостя. Может быть, в эту комнату, а может быть — в эту. Нет, пожалуй, все-таки лучше будет в столовой, здесь и светлей и из большого окна открывается вид на новую Дарницу, гордость киевлян…

Но хозяин зря беспокоится — никакого беспорядка в квартире нет. Знакомлюсь с хозяйкой, тоже полной, загорелой и словоохотливой Марией Емельяновной, с двумя дочерьми — ученицами старших классов, с «продолжателем фамилии» сыном Колей. Девушки высокие, тоненькие, с модными челочками, сдержанно поздоровавшись, скрываются в своей комнате, а мы вчетвером — я, хозяин, хозяйка, ну и, конечно, Коля — усаживаемся за стол.

— Так у нас всегда, — говорит хозяйка. — Молчат, молчат, а потом вдруг вспомнят. А я этот Перемышль век не забуду. В свое время еле ноги оттуда унесла…

— Ладно уж, — весело перебивает хозяин. — Ты лучше покажи фотографии. Пусть товарищ посмотрит, какие мы с тобой тогда были.

Мария Емельяновна достает из шкафа потертый альбом, в котором сохранилось несколько довоенных фотографий.

— Это папа! — солидно поясняет Коля, тыча пальцем в молодого военного, лежащего на траве. Но фотография пожелтела, и, кроме фуражки, портупеи и сапог, я ничего разглядеть не могу. — А это тоже папа…

Ого! Теперь я вижу, каким был Патарыкин в молодости. Двое красавцев — один черноусый, с кавказским лицом, другой круглолицый крепыш — браво сидят на лошадях на фоне какой-то средневековой башни. Я вспоминаю рассказ Варвары Артемовны Грисенко о ее прогулках на Замковую гору и догадываюсь: так вот эта самая башня!..

«Да, это она», — радостно подтверждают супруги Патарыкины. И наперебой рассказывают мне историю своего знакомства, как две капли воды похожую на ту, что рассказала мне та же Варвара Артемовна. Разница только в деталях. Мария Емельяновна за год до войны окончила планово-экономический институт в Харькове и была направлена на работу в Перемышльский горком партии. Когда она познакомилась с Патарыкиным и молодые люди решили пожениться, то Патарыкин должен был «согласовать» этот вопрос в политотделе и еще каких-то инстанциях, где на невесту требовали «положительную» характеристику. Но, к счастью, за двадцатидвухлетней девушкой и ее родителями не числилось никаких грехов, и свадьба состоялась…