У нас тоже положение тревожное. Немцы соединились с диверсантами, засевшими в большом доме на набережной, и теперь все вместе рвутся к заставе. Их сдерживает наш заслон под командованием комсорга Шабалина. Сам Шабалин ранен в голову, обливается кровью, но не уходит. Он и боец Половинкин стреляют из пулемета, остальные из винтовок. А у немцев сплошь автоматы, да еще два или три миномета… Я со своими бойцами подхожу ближе, даю команду приготовить гранаты. Но в этот момент застрочили вражеские пулеметы слева, от Замковой горы. Значит, думаю, и там прорвались! Пришлось залечь и сражаться, что называется, на два фронта…
К десяти часам наша граница была пробита уже в нескольких местах. Капитан Дьячков вынужден был пойти на крайнюю меру: приказал своим помощникам — политруку комендатуры Тарасенкову, начальнику штаба Бакаеву и старшине Копылову — взять бойцов из охраны и уничтожить прорвавшиеся группировки противника. Решение, конечно, было правильное, но наш тыл оголился. Помню, я лежал за какой-то каменной оградой, бросал гранаты и нет-нет да оглядывался: а что, если немцы зайдут со спины?..
И вдруг к нам прибывает пополнение — отряд ополченцев и вместе с ними мой дружок и бывший сослуживец, младший политрук Виктор Королев. Мы с Виктором даже прослезились от радости. Последнее время он учился на курсах в нашей пограничной политшколе. Еще недавно, с неделю назад, я встретил его на улице и пригласил к нам в гости. Он пообещал зайти, когда сдаст все зачеты. И вот пришел… Но только он улегся рядом со мной и еще пошутил насчет того, что, мол, впервые в жизни видит меня небритым, как вдруг к нам пробрался связной с моста и сказал, что убили Краснова. Виктор сразу изменился в лице. Они с Красновым были земляки, оба из города Бологое, знали друг друга с детства. «Дай мне несколько ребят, — попросил он. — Я должен отомстить за Женю!» Я дал. Королев поднял ребят в штыковую атаку. Они гнали немцев до самого Сана и многих перекололи прямо в воде. Говорят, что река в этом месте была красной от крови.
Между тем группа политрука Тарасенкова прочесывала улицы, прилегающие к набережной. Здесь, как рассказывали, произошел такой случай. Кто-то из жителей сообщил, что видел немцев в парке, в районе ресторана. Наши пограничники бросились туда. Пробрались за деревьями, слышат какой-то шум, звон бутылок, пьяные крики. Немцы, оказывается, уже решили, что русским капут, и начали праздновать победу. Один фриц, здоровенный такой, в гражданской одежде, с ножом в зубах, плясал на столе, а другие хлопали в ладоши и кричали «браво»… В этот момент наши их и накрыли!
На какое-то время граница формально восстановилась. Тогда немцы двинули свой десант на лодках. И вот тут-то по ним ударили из дотов. Да, это был наш первый артиллерийский залп. Мы еще больше воспрянули духом. И может быть, нам удалось бы окончательно очистить город, но вскоре, через каких-нибудь полчаса после выступления Молотова, командир отряда майор Тарутин вдруг дал приказ снять погранпосты и начать отход к восточной окраине Перемышля — селу Негрыбка. Мы тогда не поняли: в чем дело? А потом узнали, что немцы прорвались на флангах от Перемышля и угрожали охватом защитникам города… Приказ есть приказ. Я оставил на рубежах две прикрывающие группы по пять-шесть человек и начал отход…
— Значит, — перебиваю я, вспоминая рассказ Маслюка, — вы отходили примерно в то же время, что и укрепрайонцы?
— Да, вероятно. Но где именно шли они, по каким улицам, я не знаю. Взаимосвязи тогда у нас не было, каждое подразделение выбирало для себя свой маршрут. Нам, пограничникам, был указан лишь конечный пункт отхода.
— А в самом городе кто-нибудь из наших остался?
— Да. Но это мы узнали уже потом, на следующий день. Вот здесь, — Александр Николаевич показывает на карту, — неподалеку от моста, двое моих бойцов заняли опустевший дот, должно быть, вместе с ними был кто-то из укрепрайонцев, этого я тоже не знаю. Но когда мы начали отходить, дот снова открыл огонь. Я подумал, что ребятам, которые там находились, неизвестен приказ, и послал туда связного. Но он не мог пройти и вернулся: дот был уже окружен немцами.
— Ты расскажи еще про одну «тяжелую артиллерию», которую вы там оставили, — замечает Мария Емельяновна.