Возвращение к легенде

— Ты не думала, а я думал, — говорит Александр Николаевич. — Подошел к железнодорожному мосту — он был у нас, так сказать, объектом номер один, зашел в будку и стал рассматривать в бинокль немецкую сторону города. На первый взгляд никаких изменений там не произошло: из кино народ выходит, люди смеются, наверно, ничего не предполагают. На углу сидит слепой старик нищий с большой белой бородой, как у святого, на сопилке играет. На набережной бегают дети, в Сан камешки бросают… Но у меня глаз начеку! Вижу, на крыше самого высокого дома, того, где кинотеатр, одной черепичной плитки нет, и что-то там, в глубине, блестит. Присмотрелся — пулеметный ствол. Значит, новую огневую точку установили… Веду биноклем дальше по крышам — вижу еще одну точку, еще одну… Всего насчитал их с десяток, не меньше.

Затем рассматриваю улицы и вижу такую любопытную картину: идет по дороге толпа монашек, а позади едет повозка с какими-то узлами, чемоданами и прочим барахлишком. Думаю: куда же эти святые девы переселяются из своей обители и почему? Навел бинокль на монастырь, который здесь же, почти на берегу, — такая высокая длинная серая стена толщиной метра в два, а за ней дома с кельями и церковь. Смотрю — во двор крытые военные машины въезжают, везут солдат. Я еще подумал тогда: не хотят ли немцы использовать этот монастырь в качестве передового опорного пункта? Так оно потом и оказалось…

Но не буду забегать вперед. Скажу одно: необходимые меры на свой страх и риск я все же принял. Во-первых, позвонил к себе на заставу и велел немедленно усилить посты на главных объектах. Во-вторых, облюбовал на всякий случай для себя опорные пункты, в том числе недостроенный дот неподалеку от моста…

И вот настала ночь. Прошли два поезда — один наш, с нефтью, на германскую сторону, другой их — с углем, на нашу. Все как положено, по графику — минута в минуту. Немецкий машинист, помню, мне еще улыбнулся: «Гуте нахт, рус начальник!» Я ему тоже «гуте нахт» пожелал. И пошел к себе домой. Иду, а ночь теплая, звезды мерцают, река блестит на излучине, серебрится, как чешуя, — чудная ночь! Гаснут огни в окнах, люди укладываются спать. Только слепой музыкант где-то пищит на своей сопилке. И чуть слышно плещется вода у берега…

Задумавшись, Патарыкин спрашивает у жены:

— Во сколько я тогда домой пришел, не помнишь?

— Часов в двенадцать.

— Не в двенадцать, — поправляет снова оживившийся Коля, — а в двадцать четыре ноль-ноль. — Мальчик, прищурив один глаз, смотрит на отца. — А это мама правду говорит, что ты войну проспал?

— Вот орел! — смущенно качает головой Патарыкин и краснеет. — Сон у меня тогда действительно был крепкий, да и сейчас не жалуюсь. Но что было, то было. Жена говорит, что она меня разбудила только минут через десять после первого выстрела, когда от соседнего дома снарядом угол отворотило. Зато как я выбежал, она не заметила. Верно, Мария?

— Верно. Вскочил, как и не спал, схватил планшет, сумку и исчез. А одевался — это он уже мне потом рассказал — на ходу.

— Не знаю, на ходу или не на ходу, но из дому выбежал одетый по форме. На заставе уже никого нет, все на улице, залегли на тротуаре, а что делать, не знают. Командиры взводов окружили меня, спрашивают, как понимать этот артобстрел. О войне еще никто не говорит — все боятся, помнят последний приказ. Я к телефону, вызываю начальника комендатуры, мне отвечают, что он в штабе отряда. Звоню туда, к телефону подходит сам майор Тарутин, но тоже оценки не дает. Говорит: сверху пока указаний нет, действуй согласно уставу. В этот момент слышу над головой рокот моторов. Смотрю в окно. Летят немецкие «юнкерсы», самолетов пятьдесят. Мои ребята дали залп по ним из винтовок, но это как слону дробинка. А зенитки молчат. Я понимаю, да и любой командир тоже, — если к вам в тыл пошли тяжелые бомбардировщики, то это уже не местная провокация. Самолеты пролетели, не сбросив на Перемышль ни одной бомбы. Только бьют орудия и впереди, у реки, слышна беспорядочная стрельба из пулеметов и винтовок.

Бегу в конюшню, седлаю своего Надира — вот этого, гнедого, что на фотографии, — и скачу к мосту. На левом фланге, у стадиона, относительно спокойно — убитых нет, один боец легко ранен. В центре, примерно в этом районе (Патарыкин показывает на фотографию, где виден кусок берега и два высоких дома с портретами вождей на фасаде), тоже. Но на правом фланге, в районе железнодорожного моста, уже идет бой. Немцы бегут по мосту, строчат из автоматов, а мои ребята — я вижу, их всего двое — залегли и отбиваются. Я поставил коня в укрытие, подполз к ним и тоже немного помог… Короче говоря, эту первую атаку мы отбили. Немцы отступили и даже убитых не унесли.