Возвращение на родину

Первые пять минут слушать было довольно занятно, но пять минут превратились в десять, потом в пятнадцать, а никаких предвестий конца не замечалось в этом весьма бодром «Сне». Удары в дверь, смех и топот ничуть не ослабевали, и удовольствие от ожидания под открытым небом значительно уменьшилось.

— Зачем миссис Ибрайт устраивает такие вечеринки? — спросила Юстасия, несколько удивленная простецким характером веселья.

— Да у нее не всегда так, бывает и по-благородному. А сегодня решила всех соседей созвать без разбора, и простых поселян, и рабочих, — пусть, мол, повеселятся по-своему, а потом она их хорошим ужином угостит. И сама с сыном за всеми ухаживает.

— Понятно, — сказала Юстасия.

— Ну, вроде конец, — сказал святой Георгий, который стоял, приложив ухо к двери. — Сейчас к этому углу парень с девушкой прибились, и, слышу, он ей говорит: «Ах, как жалко, кончено наше блаженство, душенька».

— Слава богу, — отозвался Турецкий рыцарь, топая ногами и снова беря в руки прислоненный к стене жезл. Она была в более топких башмаках, чем ее спутники-мужчины, и ноги у нее отсырели и застыли.

— Ой, нет, еще не конец, — сказал Храбрый солдат, глядя в замочную скважину; музыканты уже опять играли новый зажигательный мотив. — Дедушка Кентл стоит в этом углу и ждет своей очереди.

— Ничего, это рил для шести человек, скоро кончат, — утешил Доктор.

— Да почему бы нам не войти, хоть пляшут, хоть нет? Они же сами нас позвали, — сказал Сарацин.

— Ни в коем случае, — властно сказала Юстасия, быстро расхаживая между домом и калиткой, чтобы согреться. — Вломиться во время танца, помешать гостям — это невежливо.

— Вот еще командир выискался, — проворчал Доктор. — Думает, он важная птица, оттого что чуточку больше учился, чем мы.

— Иди ты — знаешь куда! — отрезала Юстасия.

Трое или четверо парней в это время перешептывались, потом один обратился к ней.

— Можно вас спросить? — сказал он мягко. — Ведь вы мисс Вэй? Да? Нам думается, что это так.

— Можете думать, что вам угодно, — с расстановкой проговорила Юстасия. — Но порядочный мужчина не станет распускать сплетни про девушку.

— Мы никому не скажем, мисс. Честное слово.

— Спасибо, — ответила она.

Тут скрипки пронзительно взвизгнули на финальной ноте, а серпент издал напоследок такой густой рев, что крыша едва не взлетела на воздух. Когда по наступившей в доме сравнительной тишине актеры заключили, что танцующие сели отдохнуть, Рождественский Дед выступил вперед, поднял щеколду и просунул голову в дверь.

— А, комедианты, комедианты пришли! — вскричали разом несколько гостей. — Очистить место для комедиантов!

Тогда согбенный Рождественский Дед окончательно протиснулся в комнату; помахивая своей огромной дубинкой и жестами указывая, где быть публике, а где сцене, он в бойких стихах уведомил собравшихся, что вот он, Рождественский Дед, прибыл, — рады не рады, а принимайте, — и закончил свою речь так:

Место нам, место для представленья,

Здесь сейчас будет кровавое сраженье,Нынче на святках, как и в старые года,О святом Георгии пойдет у нас игра.

Гости тем временем рассаживались в одном конце комнаты, скрипач подтягивал струну, серпентист прочищал амбушюр. Наконец игра началась.

Первым вошел Храбрый солдат, выступающий на стороне святого Георгия:

— Вот я, Храбрый солдат, по прозвищу Рубака, — начал он и закончил свою речь тем, что бросил вызов неверным, после чего полагалось явиться Юстасии в роли Турецкого рыцаря. До сих пор она, вместе с другими еще не занятыми актерами дожидалась в лунном свете, заливавшем галерейку. Теперь без промедления и без всяких видимых признаков робости она вошла и заговорила:

Вот я — Рыцарь турецкий — стою пред тобою,

В Турции выучен ратному бою.Лучше смирись, не то голову с плечСрежет тебе мой сверкающий меч!

Декламируя, она высоко держала голову и старалась говорить как можно грубее, — под покровом лат и шлема она чувствовала себя в безопасности. Но необходимость все время следить за собой, чтобы не сделать промаха, новизна обстановки, мерцание свечей, свисающие на глаза ленты забрала — все это мешало ей сколько-нибудь ясно разглядеть присутствующих. По ту сторону стола, на котором стояли свечи, маячили какие-то лица — вот и все, что она увидела.

Меж тем Джим Старкс, он же Храбрый солдат, выступил вперед и, сверкая глазами на Турка, произнес:

Еще увидим, кто из нас двух смирится.Обнажай-ка меч и давай биться!