Возвращение Скорпиона

— Мог кто, а мог и не кто, — отрезал Профессор. — В общем, у меня предложение. В доме не должно остаться ни души. Замани под любым предлогом обеих баб и собаку в машину и… Короче, как хочешь, но чтобы до моего звонка здесь и духу никого не было, понял?

Я вздохнул:

— Понял… Ладно, что-нибудь придумаю, только пушку возьму.

— Бери. Всё, отключаюсь.

Я попросил:

— Ты это, поосторожней там.

— Не учи отца детей делать. — И гудки.

…Через три минуты я подъехал к дому Маргариты.

Еще через минуту вышел из машины.

Еще через полминуты стоял на крыльце и выуживал из кармана ключ.

Ну а еще через четверть минуты я открыл дверь и прямо с порога услышал, как выражается некая моя знакомая, приятный, хотя и мужской голос.

Голос сказал:

— Добро пожаловать. Можно не разуваться.

Поморщившись от легкого прикосновения к правому виску холодной стали, я заверил:

— И не собирался.

— Ну так канай сюда, — предложил все тот же приятный голос из глубины коридора.

Что было делать?

Поканал.

Глава семнадцатая

М-да-а… А ведь было, я говорил уже — было у меня предчувствие некой грядущей гадости. Потому и Маргариту услал. Но вот с какой именно стороны ждать гадость — этого я не знал. Тогда — не знал.

А впрочем, не знал я этого и сейчас.

"Канай сюда", — сказали мне, и я поканал.

За обладателем приятного голоса, сопровождаемый с двух сторон двумя нацеленными мне в калган стволами. И я особо не рыпался. Пока. Почему? Да потому, что нужно было понять, откуда дует ветер. Данный ветер. Поскольку это, кажется, не совсем то, чего я ожидал. Или даже — совсем не то. Ладно, если еще поживем — увидим.

Меня привели в большую гостиную, и главный — тот, что шел впереди, — ткнул пальцем в кресло:

— Садись.

Я сел, а он сел в кресло напротив. Его подручные встали рядом со своим шефом, и наконец-то я сумел как следует разглядеть всю троицу.

Вообще-то шестёрки особого интереса не представляли. Морды у обоих тупые и малоодухотворенные. Первый — курносый, а у второго — характерный, переломанный когда-то по седловине "боксерский" шнобель. Зато у курносого, точно у "классика" или "вольника" в отставке, были прибиты к черепушке и как бы стерты верхушки ушей. Вот, пожалуй, и вся разница, кроме комплекции: "борец" был примерно с меня и весьма грузен, а "боксер", без сомнения, выступал когда-то в весе "мухи". Сейчас же он потяжелел, и я бы квалифицировал его как "петуха".

Но чёрт с ними, перейдем к главному. В смысле — к главному гаду, который нагло развалился сейчас в кресле, принадлежащем Маргарите, в комнате, принадлежащей Маргарите, дома, принадлежащего Маргарите. Оч-чень, оч-чень занятный тип: невысокий, толстенький, с необыкновенно подвижным лицом и синими-синими, как у ребенка, глазами. Однако от ребенка этого пятидесятидвух-пятидесятитрехлетнего человечка отличала весьма характерная особенность: его череп покрывал не младенческий пушок, а густая седая шевелюра. И не просто седая — а белокипенная, как у альбиноса, хотя альбиносом он не был — довольно смуглый и, повторюсь, вовсе не красноглазый. У одного из друзей моего детства отец, дядя Володя, смолоду имел такие же вот белоснежные волосы. Но дядя-то Володя поседел в единый миг, когда горел в танке под Курском… В каком, интересно, танке поседела эта мразь?

А "мразь" неожиданно ухмыльнулась и спросила:

— Где камень?

Я едва не подпрыгнул:

— Кто?!

— Не "кто", а "что", чучело, — мягко поправил он. Ну погоди, еще поквитаюсь с тобой за "чучело", тварь седая! И вдруг…

И вдруг меня точно шилом в зад кольнули. Тварь-то, он, конечно, тварь, но не седая, а — б е л а я… Белый! Вот кто пожаловал ко мне на беседу. Выходит, Мошкин (угомони, господи, его неоднозначную душу) не просто нанимал у него боевиков, а и… Нет, тогда непонятно… Не может быть! Неужели я ошибся и Профессор зря торчит сейчас на Пауковом чердаке?..

— Так где алмаз, друже? — снова добродушно поинтересовался Белый, а "петух" направил ствол своего "полис-бульдога" мне в переносицу. (Интересно, а в курсе американские полицейские, что их классическое табельное оружие вовсю разгуливает по Cвятой Руси? Да наверное, в курсе.)

— Какой еще алмаз? — вздохнул я, и тотчас в лоб нацелился "кольт-троупер" "борца". Ковбой хренов!..

— Какой алмаз? — переспросил толстяк. — Да тот, который называется "Чёрный Скорпион" и из-за которого ты в прошлом году неслабо здесь порезвился.

Я пожал плечами:

— Вы, сударь, меня с кем-то путаете.

Белый улыбнулся, и пухлые щеки едва не закрыли его васильковые глазки.

— Слушай, а чего это ты говоришь мне "вы"?

Я улыбнулся тоже:

— Слушайте, а чего это вы говорите мне "ты"? (Простите, Александр Валентинович!)

Он махнул короткой рукой:

— А-а, брось, свои люди. Скажешь, где камень, и свободен, вали куда хочешь.

(Так, есть! Есть!.. Белый все время говорит: "алмаз", "камень" — в единственном, единственном, бляха муха, числе! А это значит…)

Я с понтом нервно заёрзал:

— Да правда…

— А может, тебе и вообще не известно, о чем речь? — перебил он.

Я состроил унылую гримасу: