Возврастающий орёл (СИ)

  - И он тоже! - с горестью подумала несчастная женщина. Были у нее жильцы, увлеченные картами, скачками, женщинами, таинственными кладами. Все плохо жили и умерли в мучениях.

  - Состояние небось пропил, - шепнул ей бесёнок, - вот он и рыщет!

  Нонна Агафоновна несла по коридору догорающую свечу, воск переливался за медные края, жёг пальцы, но она, будто сомнамбула, шла, не ощущая боли. Бес был не прав, вернее, прав, но не совсем. Фон дер Ропп сам не ведал, что именно ему нужнее. Изводившие его страсти медленно перегорали, как та свечка, из старого воска лепились новые, причудливые фигуры.

  Наутро, на свежую голову, домовладелица уже считала, что Фёдор Иоганнович теперь ее соперник и она тоже будет искать клад в пещерах. Вот женщина! Вечером сочла квартиранта помешавшимся, а утром уже готова сама прочесывать рукава в поисках золота. Но и она кое-что слышала об орловских подземельях. И бывала там.

  Девочкой Нонна дружила с дочерями прислуги - Геней и Гешей. Стоило отцу отлучиться в другой город, выскакивала из дому черным ходом и бегом к реке. Купались, ловили рыбу подолом, плели венки и "невода" из стеблей кувшинок. Однажды убежали далеко, за Хвастливую мельницу, где их застигла страшная гроза. Нонна, ей было лет 10, не растерялась и распласталась в небольшой яме вместе с подружками. Молния ударила в нескольких метрах, прожгла траву, спустя мгновение из земли раздалось шипение, вышел белый плотный пар. Еще мгновение - пласт известняка под ними обвалился. Ухнули неглубоко, чуток зашиблись, но не испугались. Пещеры оказались уже знакомы Гене и Геше, они не раз туда спускались, вытаскивали из провала козу. От них-то Нонна и услышала истории про черепа, в глазницы которых вставлено по екатерининской золотой монете.

  -Увидишь череп - говорила Геня, ковыряясь в сопливом носу, - ни за что не иди дальше. Попадёшь в тупик, откуда не выберешься.

  Детские бредни? Но только теперь ее заинтересовало - а откуда взялись екатерининские золотые в пещерах, где теряли только медную мелочь? Нонна Агафоновна села в раздумьях. Новое "дело", захватившее ее, было двойственно и малообещающее. Боязно степенной даме, вдове, купеческой дочери, лезть под землю. Она в погреб сама не спускалась много лет, лишний раз мальчишку за квашеной капустой не посылала!

  Но воображение ее уже проломило полы, разверзло землю, и на дне ядовитого прудика возле дома засверкал жёлтый металл. Нонну уже было не остановить. Как тогда, подростком....

  ...... За Московской дорогой стоял шумный постоялый двор Лужны. Его ворота всегда привечали путешественников, даже в самый дикий ночной час горели керосиновые лампы, томились щи в большой печной пасти. Испокон веку ездили из Орла через Лужны в первопрестольную, трясясь на лошадях, давясь черствым пирогом и проигрывая в карты годовой доход. Но вот пришла "железка", путь в Москву теперь пролегал чуть иначе, в комфорте вагонов первого класса, с ресторанными блюдами и смелыми знакомствами. Нехорошее место Разбегаевка, где разбегались, словно в ссоре, друг от друга две московские дороги, старая и новая, теряло свою веселую "ауру". Поезда в Лужнах не останавливались, хирел и чах постоялый двор. Отравился повар, сбежали развеселые "барышни", завяли мальвы и подсолнухи. Никто больше не выходил на Московскую дорогу с гармошкой и семечками, не смотрел в пыльную даль. Отчаявшийся собственник продал землю под дачи, но старый двор Лужны, изрядно обветшавший и утопающий в крапиве, все еще виднелся у забытого тракта. Дачная ребятня, наплевав на окрики бонн и мамаш, с упоением неслись по его руинам, играли в индейцев, колупали стены ржавыми гвоздями, сняли с шеста на чердаке сову и натворили бы еще что-нибудь, кабы не мрачные предания.

   Якобы в Лужнах при постоялом дворе таились разбойники, убивавшие купцов и зарывавших их прямо под кухонным полом. Отчего там всегда, особенно в духоту, витал нестерпимый кладбищенский запах. Когда же на поиски пропавших отправился урядник, владелец двора его тоже зарезал и спрятал труп в колодец. Воду оттуда поэтому не пили. Опасным считалось и отдирать доски давно гниющего, некрашенного пола, из провалов которого прорастали гигантские чертополохи.

  Покойный дядя Ноны Агафоновны мог бы, конечно, немало рассказать о бесследно исчезнувших на его глазах постояльцах, но то дело старое и его никто не спрашивал. Он давно умер, передав двор сыну, тому самому последнему владельцу, продавшему Лужны. Нить распалась, единственное, что еще могла вспомнить племянница, - большую дубовую дверь с толстой медной ручкой-кольцом. Она вела в очень высокий и холодный, погреб. Девочкой Нонна очень боялась погреба, в готях у дяди всегда упрашивала спуститься за вареньем слуг, но те отбивались, говоря - "хозяин скажет, тогда спущусь".

  Чего они там боялись: Погреб как погреб. Глубокий только.