Если посудить, то и жизнь фон дер Роппа - нестоящее предприятие двух банкротов. Мать Феденьки считалась красивой. Других достоинств за ней не признавали даже воздыхатели. Отец не отличался ничем, кроме знатности и болезненной склонности к задиранию юбок. Уродливый, гнутый, с острыми пушистыми ушами (их приходилось брить) и жидкими "вильгельмовскими" усиками, фон дер Ропп-старший развалил свои дела, потерял леса, поля и залежи. К 40 годам, скучая и томясь, опозорил молоденькую горничную. 20 лет, до самой смерти, расплачивался его отец за "маленькую шалость", отсылая вырванные с криком 45 рублей на незаконного сына Илью. Выкормил, вырастил, выучил в гимназии, а тот - связался, дурень, с эсерами. И теперь требует из Швейцарии "посильную помощь" уже от сводного брата. Который ни сном ни духом 20 лет. Только когда завещание вскрыли, узнал Фёдор Иоганнович про Илью.
С таким багажом далеко не умчишься. Еще до рождения маленького бароненка родители разъехались, эпизодически съезжаясь вновь, но жили вместе недолго. Тепла семейного очага Федя не почувствовал; функции воспитательниц исполнялидве старые девы-тётки. Домашнее образование барон завершил рано; на с трудом выбитое дедушкино наследство он смог только два года проучиться в Германии, но диплома не получил. Окончательное разорение фон дер Роппов заставило Фёдора искать места, но, куда б он не пристраивался, всегда попадал в клоаку. К 25 годам барон умудрился переболеть почти всеми известными венерическими болезнями, пристраститься к карточной игре, а когда его жестоко избили за шулерство, карточная мания магически трансформировалась в водочную. Ей-то он и посвятил последние 12 лет жизни.
На склад винной монополии барон попал, пользуясь рекомендацией случайного знакомого, с которым славно выпил в поезде.
Снисходительно-дружеские отношения Фёдора с польским дворянином Адольфом Володзько, позволяли долго не замечать, как пустеют подведомственные ему бочки со спиртом. "Зелёный змий" душил их обоих, и, если понадобилось взять на герб какое-нибудь символическое животное, они бы выбрали это весёлое пресмыкающееся. Пропойца-помощник Семён тоже внёс свою лепту в разграбление складов. Настал печальный момент: скоро ревизия, а спирта - на донышке. Спасти положение может лишь очень крупная сумма денег - подкупить недостающее, умаслить ревизора. Только где их взять, эти деньги? Жалование барон и так получает вперёд, закладывать ему давно нечего, и даже старый процентщик знать "их благородие" не желает. Больно много просит.
А тут еще внебрачный брат Илья! Четвертной в месяц возьми и выложи. Барон не подозревал, что незаконному Илье фон дер Ропп-старший рассказал про масонскую казну, первым дал почитать (и переписать) прадедово письмо. Сам Илья приехать не мог, но зато послал в Орёл по подложным паспортам двух своих друзей, младоэсеров Славу и Олю.
Они на первый взгляд юны и неспособны ни к подвигам, ни к подлостям. Олю год назад еще было можно видеть среди восторженных гимназисток, приходивших посмотреть на Введенский монастырь - место упокоения тургеневской дурочки Лизы. А Славу не столь давно отец порол ремнём за то, что лиса утащила из сарая доверенных кроликов. Страшными политическими террористами они были пока только в своем воображении.
Говорят, за шагами пьяниц горит земля адской серой, растут репьи и чертополохи. Наверное, именно поэтому около забора орловской винной монополии буйствуют колючки, а земля внезапно обрывается пропастью. Внизу пропасти тянется ветка железной дороги - дальше, к реке и железному Витебскому мосту.
Рядом с "монополькой" - ее обширные склады, полные бутылок и бочек. Точнее, уже не совсем полные. Ранним февральским утром, продираясь сквозь морозный туман, облаиваемый всеми окрестными собаками, барон фон дер Ропп приехал на службу первым. Адольфа Володзько еще не было, он жил близко и долго спал, а вот барону приходилось ездить трамваем. Он так и не привык к этому бельгийскому электрическому монстру, всегда рассчитывая свое время на пеший путь до монополии, но трамвай привозил раньше.
Зайдя в склады, барон поразился, что здесь опять пахнет крысами - их шерстью, помётом, смешанным с прогорклым маслом и пролитым спиртом. Крыс должны были изничтожать коты, но складах они не задерживались, и сотрудники часто ставили мышеловки с кусками черного хлеба, поджаренного на пахучем масле. Мышеловки, увы, больше ловили людей, чем крыс. Даже в самом темнющем углу кто-нибудь неизбежно на них наступал. Вот и сейчас барон чуть задел носком сапога край железной ловушки, челюсти клацнули, но промахнулись.
- Тьфу ты! - выругался он и начал измерять уровень спирта длинным шестом с засечками. Шест уткнулся в голое днище. Следующая бочка опорожнена наполовину. Еще одна - на треть. К рядам готовой продукции барон даже не приближался - он и так помнил, что брали много и при нём, и до него.
- На бой и крыс не спишешь... пробурчал Фёдор.
Дверь раскрылась.
- Что, плохи наши дела? - ядовито спросил Адольф Володзько.
- Сами видите, пане - пожал плечами барон. - Испарилось много!