В коридоре у дверей палаты расположились двое мордоворотов в форме ГБ, не пропуская посторонних. Впрочем, таковых было, лишь единожды, когда следователь записывал показания Константина Феодосьевича. Раны - вернее, глубокие порезы - уже почти не беспокоили, но покинуть это охраняемое место Штеппа не хотел. А вдруг завтра кто-нибудь попытается снова?
В зрелом возрасте - хочется просто спокойно жить. А попасть между жерновами, между Сциллой и Харибдой, ГБ и бандеровцами - не пожелаешь и врагу: одни в ГУЛАГе сгноят, другие просто убьют. Господи, за что мне такое наказание - дай остаток жизни прожить спокойно! Хоть в ГДР - благо, немецкое гражданство, котором всю семью еще Гитлер успел осчастливить под самый конец, так и осталось. И на основании его, Эразм, сын и надежда, был мобилизован в вермахт и погиб под Зееловом. А Валентина и Аглая, жена и дочь, в Мюнхене сейчас - чудо, что Советы их не тронули! Уехать бы к ним, получить место в каком-нибудь германском университете, писать статьи и читать лекции по европейской культуре, и не лезть больше в политику - мечты, мечты!
Дверь распахнулась, в палату вошла женщина, молодая, очень красивая, хорошо одета - не в мундире ГБ, но судя по тому, как тянулись перед ней мордовороты, большое начальство. Вошла как хозяйка, взяла стул, села напротив, аккуратно расправив платье. Посмотрела на Штеппу оценивающе, как на неодушевленный предмет. Но спросила вежливо:
-Как ваше здоровье, Константин Феодосьевич?
-Благодарю, почти хорошо - Штеппа замялся, не зная, как обратиться к гостье, которая не представилась - пани...
-Я хотела бы сделать вам "предложение, от которого нельзя отказаться" - произнесла женщина, так и не назвавшая свое имя - Константин Феодосьевич, в курсе ли вы, что было на Московском процессе, месяц назад? Читали ли вы газеты?
Штеппа кивнул. Даже в лагере сидельцам были положены "политзанятия", ну а выйдя на волю, просто невозможно было не знать то, о чем кричали первые полосы главных большевистских газет. Очередной процесс, как в тридцать седьмом - только враг объявлен более узко, "бандеровцы". Что ж, это все же лучше, чем как тогда, обвинить могли абсолютно любого, без разбора национальности и общественного слоя.
-Тогда, Константин Феодосьевич, вы должны знать, что враг коварен и подл. Видя свое неминуемое поражение, он пытается спрятаться, притворившись истинными коммунистами, а особенно комсомольцами - такая директива "центрального провода" ОУН прошла среди бандеровской молодежи, "отважных юношей и девушек", о чем на процессе подробно рассказал один из пойманных главарей, Василь Кук. Эти оборотни, крича "за дело Ленина и Сталина", остаются прежними по сути. Вы знаете, что ОУН-УПА всегда убивало изменников - тех, кого сочла таковыми. Вас не удивило, что ваши убийцы кричали наши лозунги, а не свое обычное, "ты зраднык и умрешь"?
А это было очень похоже на правду! - подумал Штеппа - вряд ли ГБ стало действовать так, им проще было, в подвале пулю в затылок. Или на двадцать пять лет Колымы, с тем же результатом.
-На вас объявлена охота, Константин Феодосьевич. Уникальный случай, когда убить вас можно, не раскрывая своего бандеровского нутра, а изображая истинных коммунистов. Подобно тому, как в двадцать девятом, один такой генерала Слащева убил - и был в итоге отпущен после психиатрической экспертизы: ведь не враг, не уголовный, а за свое понимание коммунистической идеи старался! И я надеюсь, вы понимаете, что обратного хода для вас нет - откажись вы от своего выступления, утратите авторитет и потеряете ценность "первого голоса в украинском вопросе, ученика самого Грушевского", ну что это за эксперт, что свое мнение меняет как флюгер? Тогда вы будете представлять интерес, лишь в качестве мишени для перекрасившихся бандеровцев - ну а мы, будьте уверены, после отомстим за вашу смерть. И это первый вариант, который тоже устраивает нас, в принципе. Ради высокой цели, выжечь оборотней каленым железом. Но есть и другой вариант - более выгодный для нас, и в котором вы остаетесь живы.
-Что я должен делать?
-Я рада, что вы благоразумный человек, Константин Феодосьевич. Всего лишь, поучаствовать в действе, подобном тому, что было в университете. Перед гораздо более широкой аудиторией. И говорить то, что нам надо, и тогда, когда нам надо. Иначе за вашу жизнь я и ломаной копейки не дам. Надеюсь, что здоровье вам позволит - а впрочем, вас доставят, и назад отвезут, и медицинскую помощь окажут. И если вы свою роль сыграете хорошо - то Советская Власть вас, может даже наградит!
-Согласен. Что я должен сделать?
-Вам передадут сценарий. Или даже тезисы - может быть, вам вовсе и не потребуется говорить. Или все же, пустить в дело свой авторитет.
-Я в вашем распоряжении, пани...
-Ольховская. Так звали меня в Киеве, девять лет назад.