Впервые замужем. Рассказы

Все это накаляло ее и заставляло непрерывно говорить и смеяться. Иначе, ей думалось, тотчас же угаснет веселье. Она говорила обо всем, Глядя на коротко остриженный затылок молодого человека, сидевшего с ее племянницей Настей, она заметила, что здешний парикмахер не умеет делать тушировку. А тушировка, оказывается, чуть ли не самое главное в парикмахерском деле. Можно было подумать, что Нонна Павловна сама работает парикмахером. Но когда заговорили о том, что этот молодой человек стремится в летчики, она сообщила интересные новости и о реактивных самолетах. Может быть, она летала или летает на них? О московском метро, кинотеатрах, ресторанах, о воспитании в детских садах и даже о болезнях она говорила так, что легко было поверить в ее огромное образование. И Чичагов в такт ее словам кивал головой. Только когда она зачем-то заговорила об особой строгости московской милиции, будто бы задерживающей на улицах небритых людей, Чичагов усмехнулся.

— Чудеса какие-то вы рассказываете.

— А вы вот поезжайте в Москву и посмотрите, — посоветовала Нонна Павловна.

— Да зачем мне ездить? — засмеялся Чичагов. — Я двадцать лет без малого прожил в Москве. Году нет, как сюда приехал…

— Что-то я вас не встречала в Москве, — шевельнула бровью Нонна Павловна.

— Где ж вы меня могли встретить? — сказал Чичагов. — Я на «Динамо» слесарем работал, а вы, наверно… Я уж не знаю, где вы работали…

Нонна Павловна налила в стакан холодного квасу и пила его мелкими глотками, потому что он студит зубы. Может быть, поэтому она и не ответила Чичагову, где работает.

А разговор между тем перекинулся на другую тему. Разговор теперь начал кузнец Поярков. Он придрался к какому-то слову Филимона и воинственно заявил, что дойдет даже до райкома партии, если его не послушают и перенесут кузницу в Вишняки.

— Я тут был после войны, можно сказать, один. Можно сказать, один по всем делам механик. А теперь понаехали разные люди и командуют, и командуют…

Эти слова возбудили всех. Все заговорили сразу. Нонне Павловне было непонятно, из-за чего вдруг разгорелись страсти, из-за чего вдруг вспыхнули и все время молчавшая, кроткая Даша, и племянница Настя, и слишком коротко остриженный молодой человек, и Филимон, и инвалид Бурьков, и Василиса Лушникова, бывшая Васка Красильникова, и вежливый Чичагов.

Нонне Павловне не то чтобы хотелось разобраться в сущности спора, но просто было скучно сидеть молча, и она тоже вставила свое слово:

— Я не понимаю, кому там мешает кузница. Она же в стороне. Я сегодня…

— Да ты и не поймешь! — махнул на нее рукой Филимон, как-то обидно махнул, и повернулся к Василисе Лушниковой. — Вот ты правильно говоришь, Василиса Семеновна. Твое мнение сейчас очень ценно…

Нонна Павловна вспомнила, что эта самая Васка, тогда еще Красильникова, вместе с ней уезжала из Жухарей. Они вместе тогда завербовались. Вместе ехали в поезде. Вместе работали на строительстве железной дороги. Кажется, носили одни и те же носилки с песком. А потом Василиса, видимо, вернулась сюда, где-то выучилась на агронома, что ли, и теперь ее мнение считается ценным. И Чичагов поддакивает ей. Он сейчас на Василису только и смотрит, когда она говорит, будто Нонны Павловны тут вовсе нет и не было.

— Да уж, верно сказано, наломали мы дров в сельском хозяйстве, наконец вздыхает он, отодвигая тарелку. — Все это результат, или, как говорится, рецидив недооценки. Нашим машинам нужен массив, и мы, конечно, сломаем все загородки и перегородки. Я это ясно вижу. Такая же ведь история была и в Хрубинове нынешней весной…

Нонне Павловне не только непонятна, но и неинтересна эта история. И весь этот шум за столом утомляет ее. Она чувствует, как липкая испарина покрывает ее лицо, и шею, и открытые полные плечи.

Она отодвигает стул и уходит в другую комнату. Ей хочется освежиться, хотя бы попудриться.

Только сестра замечает ее отсутствие и выходит следом за ней.

7

В чемодане у Нонны Павловны лежит еще один чемоданчик. В нем много разных больших и малых флаконов и флакончиков, тюбиков и баночек. Она ловко орудует ими, наливает в ладонь одеколону, вытирает лицо и шею, потом пудрится.

— А это вот тебе, — протягивает она сестре два тюбика. — Этим на ночь хорошо натирать лицо. Кожа всегда будет свежей…

— Батюшки, — удивляется Даша, — сколько у тебя снадобий!

— Нужно заботиться о своем лице, — говорит Нонна Павловна. — Лицо для женщины — это все.

Даша молчит, вздыхает.

— А сколько ты, я думаю, всего перевидела! — помолчав, почтительно произносит она. — Я тебя сегодня послушала, так сама ровно везде перебывала. А ведь ты сперва на железной дороге работала, Василиса рассказывала…

— Я недолго там работала. Месяца два, кажется, — вспоминает Нонна Павловна. Голова у нее слегка кружится. Она садится на подоконник у растворенного окна. — Водку вы чем-то настаиваете. Я не привыкла к этому.

— Ну да, ну да, — соглашается Даша. — У нас ведь все по-простому, все по-деревенскому. Тут даже самогоночка была. Старик Жутеев принес. На самогонку у нас большая строгость. Но люди все-таки как-то ухитряются.