ВПЗР: Великие писатели Земли Русской

– Я могу сказать молодым людям, которые хотят заняться переводом, что это сложно, – тут нужно иметь имя. А переводчиков с именами немного, три или четыре. Был гениальный Григори Рабасса. Фрэнк Рив – чудные переводы Блока, поэтов Серебрянного века (кстати, он отец Кристофора Рива, который играл «Супермена» в кино). Вера Дунхэм, переводила всех «советских поэтов». Майкл Хайм, он переводит не только с русского, Эдит Гроссман, которая переводит Маркеса и только что выпустила новый перевод Дон Кихота.

– А кто в России хорошие переводчики?

– В России феноменальная школа перевода… Иван Кашкин, Рита Райт, Маршак, тот же Пастернак – как перевел Шекспира! Виктор Голышев, Татьяна Кудрявцева блестяще переводят американскую литературу…

– А что машинный перевод?

– Читала о первых попытках. Из Евангеля: The spirit is willing but the flesh is too weak, дух бодр, плоть же немощна. Но машина не узнала Библию, и перевела насчет спирта, а не духа. И обратный перевод – «Водка ничего, а мясо слабовато».

Абстрактный гуманизм

– Кстати, Нина, в чем смысл жизни?

– Ха-ха-ха. Чтоб об этом говорить, надо пить водку. А у нас вино на столе… В чем, значит, смысл? Стараться быть добрым. Добрый – это тот, кто не вредит другим и старается сделать мир лучше. Помню, Даниил Гранин, когда мы шли с ним по 5^th Avenue, сказал, что отец учил его подавать нищим, даже если ты уверен, что они жулики. А Булат, когда мы шли с ним тоже по Нью-Йорку, подавал молча – у нас тогда как раз было много псевдоцыган. Я говорю: «Вот какая щедрая русская душа!» Он ответил недовольно: «Я грузин». Мне самой трудно не дать денег бездомному – особенно женщине, на улице. Очень трудно объяснить детям, кто такие нищие и как им помогать. Надо учить их, что нельзя проходить мимо нищих. Мы с Сашей, когда он был маленький, подавали нищими сэндвич и кофе, специально заходили в кафе и покупали.

– А Саша – ездит в Россию?

– Редко, и только с нами. Он плавает все время – работает капитаном на яхте, ее длина 44 фута, там три каюты.

Жалко Россию…

– Очень хороша история, как ваша мамаша поехала наконец в Россию на экскурсию.

– Да, я тогда была директором фонда Сороса и часто ездила в Россию. Как-то мама сказала: «Я смотрю, ты ездишь туда и каждый раз возвращаешься. Значит, это не очень страшно. Может быть, и мне рискнуть?»

– А первое время она была уверена, что эмигрантов, которые приезжают туда, захватывают чекисты?

– Да. Я сделала ей подарок на 80-летие – значит, это было в 1988 году – повезла ее в Россию. Она помнила только разруху начала двадцатых, и ей приятно было увидеть, что дела там не так плохи. Но конечно, она многого не понимала. Она меня спросила: «А кому это памятник?» Она не знала, как выглядит Ленин и с какой стати ему вдруг наставили памятников.

– Она понимала весь ужас совковой жизни или говорила – а пусть будет?

– Мама всегда очень жалела Россию, она ее любила. Некоторые в эмиграции забыли, что они русские, – а мама всегда мечтала, что сможет вернуться, что люди в России будут жить нормально. Интересно, что мы говорили на законсервированном языке, не на советском. Мы говорили – «управлять автомобилем» вместо «водить машину», и другие слова – «аэроплан», «аэродром» (вместо аэропорта)… Библиотека. Мы не знали, как правильно произносить «Брежнев», у нас там говорили «Брежнёв».

– И это вполне справедливо, ведь есть же Семен Дежнёв. И Катрин Денёв. А Брежнев – это украинская версия скорее…

Сорос

– Где вы нашли Джорджа Сороса?

– Я с ним познакомилась на ужине в честь какой-то советской делегации, которая приехала в Нью-Йорк. У него дома собралось 120 человек. Какие были шансы, что он мне скажет хоть слово? Если он поговорит с каждым гостем по минуте, всего это займет два часа. Но тем не менее мы с ним поговорили, он был очень мил. Мне пришлось переводить, когда он говорил с русскими. На следующий день, еще до того как я успела ему позвонить, поблагодарить за прекрасный вечер, – он мне сам позвонил и сказал, что летит в Россию открывать свой фонд. Не хочу ли я с ним поехать? Он мне предложил вести этот фонд. «Call me George», – сказал он. Я полетела… Так я начала работать у Сороса. Фонд он создал сразу после возращения из ссылки Сахарова, Джордж решил, что это знак, – открываются новые возможности. Я, кстати, приезжала к Сахарову, еще до Сороса, когда он только вернулся в Москву – в день, когда Матиас Руст сел на Красной площади.

Я понимала, что должна была создать человеческое лицо этому американскому еврею, которому никто не доверяет. Тогда, в Советском Союзе, – точно никто! 70 лет всех учили, что филантропия – это очень плохо, это разлагает мораль человека, единственный, кто должен заботиться о тебе, – это государство. А брать деньги, как нищий, у частного лица – нехорошо. Тогда говорили: он этот фонд затеял для того чтоб что-то потом с этого получить.