Врачеватель. Олигархическая сказка

– Ну-с, красавица вы наша, какой такой недуг мешает наслаждаться нам всяческими там прелестями жизни? Давайте-ка посмотрим на него, а затем изгоним негодяя прочь из нашего, увы, бренного тела. А вы меж тем, голубушка, присядьте пока вон в то мягонькое уютненькое креслице. Как говорит один мой замечательный товарищ: «В ногах правды нет». И ведь прав, сволочь, прав.

Подойдя вплотную к уже сидевшей в мягеньком креслице Эльвире Тарасовне, тяжелым свинцовым взглядом неотвратимо посмотрел ей в глаза:

– Итак, мамочка, что же нас беспокоит?

– Ой, Фома Фомич, даже не знаю, как вам сказать… – госпожа Касперчак пребывала в полной растерянности. Да еще этот гнетущий взгляд Фомы Фомича… – Так, вроде ничего не болит, но вот как-то постоянно ощущаю, знаете, общее томление… Думаю, души, наверное…

Своими пальцами задрав до предела веки Эльвиры Тарасовны, он внимательнейшим образом сначала рассмотрел ее глазное дно, затем, беспардонно расстегнув блузку и сняв с плеч лямки лифчика, принялся за ощупывание обоих сосков груди, бесстрастно глядя в сторону и напевая себе под нос знаменитую песню Исаака Дунаевского из кинофильма «Весна»: «Товарищ, товарищ, в труде и в бою храни беззаветно Отчизну свою…» В завершение же обследования, взяв госпожу Касперчак за запястье, счел, вероятно, необходимым просчитать ее пульс. Естественно, пульс Эльвиры Тарасовны оказался учащенным.

– Ну что ж, голубушка моя, – безучастно произнес Фома Фомич. – Кстати, можете одеваться… Картина у нас с вами вырисовывается ясная и вполне определенная: ярко выраженное плоскостопие и полное расстройство психики. В этом случае мои рекомендации будут следующими: здоровый конструктивный секс и полная диета. Оптимальное соотношение – три к одному. Впоследствии, во избежание необратимых процессов, не исключаю принятия вами одной из форм религий. Думаю, либо магометанство, либо индуизм. Сейчас, к сожалению, точно сказать не могу. Дня через три необходимо будет провести повторное обследование… Нет, сейчас сказать не могу.

– Так, а где же я, Фома Фомич, такое соотношение… – порядком вспотевшая, Эльвира Тарасовна так и не нашла в своем лексиконе нужных слов, чтобы закончить фразу.

– А, вы про секс? – помог ей целитель. – Да, понимаю. Сейчас такая жизнь, что везде одни только проблемы. Чем же мне вам помочь-то, голубушка вы моя? Так, навскидку, разве что Феликс? Но этот балбес – с такими-то данными, – да не вашего поля ягода. А, впрочем, вот вам телефончик. Лечитесь, – он что-то написал на клочке бумаги. – Звать Петя. А Петя – он у нас и в Африке Петя.

– Благодарю вас, доктор!

– Я не доктор. Я врачеватель.

– Ах, спасибо вам, Фома Фомич, – она достала из своей сумочки пять стодолларовых купюр и протянула их ему. – Правильно? Как договаривались?

– Что вы, голубушка! Упаси Боже! – Фома Фомич даже отпрянул на пару шагов. – К деньгам касательства не имею. Вон в углу кубышка в форме свиньи, туда, будьте любезны.

Понимающе кивнув головой, она опустила деньги в копилку.

– Феликс, – врачеватель немного повысил голос, – проводи даму. А вы, голубушка, – с серьезным видом обратился он к ней, – не затягивайте с повторным обследованием. В ваших же, мадам, интересах.

Уже в прихожей, не без помощи Феликса надев пальто, Эльвира Тарасовна с нескрываемой досадой, не стесняясь, оглядела его с головы до ног:

– Эх, Феликс ты, Феликс!.. – вздохнула она. – Как жаль, что Фома Фомич, похоже, всегда и во всем прав.

– Он гений. Его надо беречь. До свидания, – бесстрастно ответила Эльвире «не того поля ягода».

Когда за госпожой Касперчак закрылась входная дверь, в прихожей появился врачеватель:

– Феликс, позвони Петру и в жесткой форме напомни ему, что пятьдесят процентов мои.

– Будет исполнено, шеф, – от резкого, режущего ухо фальцета прихожая, казалось, содрогнулась.

– Феликс, – Фома Фомич немного поморщился, – умоляю, не баси! Здесь все свои.

Чуть раскосыми, карими блестящими глазами, настежь распахнутыми от негодования, Женя простреливала по периметру подвальное помещение флигеля, куда вихрем или, что еще хлеще, стремительным болидом влетела секунду назад.

– Зямкин, мать твою! Ты муж или где? – было заметно, что неплохо прижившийся загар с острова Маврикий за время хмурой московской осени не успел до конца сойти с ее лица. В своем праведном гневе она была похожа на очаровательную креолку.

– А что, собственно, Женя, случилось? – невозмутимо спросил Федор, интеллигентно поправив средним пальцем очки на переносице.

– Мужики, ей-Богу, ну какие же вы все засранцы! – закричала Женя, одновременно обращаясь и к Федору, и к Сергею, который в это позднее время находился здесь же. – Вы тут еще не одурели от переливания из пустого в порожнее? Не растворились еще в пробирке с серной кислотой? Нет?

– Женька, а действительно, что стряслось? – спросил Сергей.