Врачеватель. Олигархическая сказка

– Ничего. Там, думаю, – Анастасия Николаевна едва заметно улыбнулась, – для обретения души мои молитвы могут пригодиться. Если, конечно, завтра не призовут. На все воля Божья. Но не сатаны, нет. Здесь он слабоват передо мной.

Сказав это, с трудом передвигая ноги, княгиня направилась, вероятно, к дому, но, пройдя несколько шагов, остановилась и, обернувшись к баронессе, произнесла:

– Изольда, знаю одно: ребенок, который у тебя родится, не должен быть рядом с той девочкой, которую он спас. Слышишь? Подумай об этом. И прощай. Больше не свидимся. Бог нам всем судья.

Елена Ивановна долго смотрела вслед княгине, медленно удалявшейся по переулку, тихо сказав, наконец:

– Спасибо тебе, Анастасия, да только от меня, боюсь, уже ничего не зависит. И ты это знаешь не хуже меня. Прости меня, княгиня. За все прости.

Сев в машину, баронесса посмотрела на Женю и, улыбнувшись, несколько отрешенно произнесла:

– Да, Женька, ты была права. Действительно, необычная старушка. Как-то сразу легко стало на душе.

– Ну вот видишь! Я же говорила, а ты боялась. Только как она может все знать обо мне? Удивительно!

– Я думаю, она скорее чувствует. К тому же, наверное, богатый жизненный опыт.

С огромной охапкой хризантем, будто взлетев на четвертый этаж древней как мир пятиэтажной кооперативки в микрорайоне Давыдково (пожалуй, единственного в Москве, где цены на хрущобы падать и не собираются из-за выгодного местонахождения), Сергей уперся лбом в допотопную филенчатую дверь. Такие двери, наверное, не выпускают, как минимум, уж лет двадцать, а то и двадцать пять… Да и вообще хотелось бы сказать хотя бы пару слов об этих удивительных давыдковских кооперативках.

В свое время спроектированные французами как двухэтажные бараки и рассчитанные на пять лет для временного проживания строителей, эти чудо-дома вот уже четвертый десяток лет радуют ощущением крыши над головой не одно поколение. Все дело в том, что пращуры ныне живущих в этих времянках потомков в свое время, залезая по уши в долги, отдали последние кровные, чтобы забыть как страшный сон великую идиллию коммуналок и оказаться, наконец, пусть на пятиметровой, но своей, отдельной кухне.

После того как сын олигарха нажал на кнопку идеально сохранившегося с начала второй пятилетки брежневского застоя дверного звонка, ему оставалось только ждать и надеяться, что объект его вожделения находится в данный момент за этой филенчатой дверью и, услышав неблагозвучное треньканье, со всех ног устремиться к порогу. Что распахнув любовные врата своего сердца, заключит-таки в страстные и нежные объятия это нерадивое, бестолковое, но все ж пришедшее с повинной сокровище. Так, во всяком случае, хотелось думать Сергею.

Дверь открылась. Во взгляде Мартышкина, казалось, не было удивления. Она спокойно смотрела на Сергея, как будто десять минут назад отправила его в ближайший магазин за хлебом.

– Доча, – послышался женский голос из пятиметровой кухни, – это к тебе или ко мне?

– Это ко мне, мама, – ровным, индифферентным тоном ответила матери Лиля.

– Лиля, ты позволишь мне войти? – после несколько затянувшегося молчания еле смог выдавить из недр души Сергей. Он стоял с этой огромной охапкой хризантем и чувствовал себя полным идиотом. – Или, может, лучше здесь поговорим? Мне… Мне собственно, – он глупо улыбался, – все равно.

– Да мне, собственно, тоже, – опустив голову, Лиля сосредоточила взгляд на паркете.

– Лиля, ну не придирайся к словам. Я просто растерян и не знаю, что сказать. А мне надо сказать тебе что-то очень и очень важное. Понимаешь?

– Пока нет… Конечно, Сережа, ты проходи. Пойдем ко мне в комнату.

Сделав не более двух шагов, они миновали прихожую, а всего за три шага, пройдя через смежную, так называемую «большую» комнату, оказались в так называемой «маленькой», в которой едва умещались кровать, тридцать шестой диагонали телевизор и платяной шкаф небольших размеров.

– Ну ты присаживайся, Сережа, – они сели на Лилину кровать.

– Лиля, вот… Это тебе, – он протянул ей хризантемы.

– Спасибо, Сережа. А откуда ты знаешь, что я их больше всего люблю?

– Я точно не помню, Лиля. Но, по-моему, ты как-то об этом говорила. Кажется, в компании.

– Наверное, – она грустно улыбнулась, утопив свое юное лицо в огромном, будто сноп, букете разноцветия.

– Лиля, – Сергей осторожно коснулся ее руки, – скажи, ну что мне сделать, чтобы ты меня простила? Знаю, я был тогда неправ. Сорвался и наговорил, чего никогда и в мыслях не было! Видишь, что мать-то учудила… Нет-нет, я ее ни за что не осуждаю… Лилька, ну прости, если можешь! Я люблю тебя! Люблю и хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Лиля медленно подняла голову и внимательно посмотрела на Сергея.

– Да, Мартышкин, именно так. Выходи за меня замуж… И только, пожалуйста, не говори мне сейчас про этот идиотизм! Про эти чертовы социальные различия! Ну что нам до них?

– А я тебе ничего и не говорю, – спокойно ответила она.