Эх, славная ты наша, мраморная лестница! Ужели существуешь в этом доме только для того, чтоб по тебе – при всей твоей дороговизне – лишь спускались. И то не больше, чем два раза в месяц. Вот лифт – совсем другое дело. Вот кто поистине трудяга. Работает без устали, «не покладая рук», вверх-вниз безропотно таская на себе ленивых тучных домочадцев.
По лестнице – бегом, быстрее вниз, на кухню. Там в холодильнике есть рыба и икра… Должны быть колбаса, сыры, соленая капуста… Наверняка осталось что-нибудь от нежного копченого большого осетра… Фруктовый, обалденно вкусный торт вчера не съели точно, а, значит, будет и десерт. Как на витрине: батарея яств кисломолочных, как в супермаркете на выбор – шальной от свежести ассортимент.
Бегом, быстрее вниз, на кухню. Там для голодного гурмана сущий рай. Там цитрусы, большой арбуз и фрукты… Дерзай, дружок! Беги быстрей. Банзай!
Глава вторая
Время было обеденное. Где-то в районе Малой Бронной, в тихом уютном ресторанчике за угловым столиком, оттененным легкой перегородкой, неприметно расположились две женщины: Нина Сергеевна, естественно, не выпускавшая изо рта длинную дымившуюся сигарету, и Евгения Андреевна, пребывавшая в этот момент явно не в приподнятом настроении.
– Так, Женька, ну хватит тебе нюни-то распускать. Прям как баба, честное слово! – чтобы не дымить собеседнице в лицо и не вертеть при этом головой, Нина Сергеевна изящной струйкой выпускала сигаретный дым в сторону через уголки ярко накрашенных губ. – По себе знаю: стоит женщине влюбиться по-настоящему – она моментально становится бабой. Знаешь, эти чувства ни к чему хорошему не приводят. Все, как правило, заканчивается мудовыми рыданиями, а толку никакого… Чего коньяк не пьешь?
– Ой, Сергеевна, да не хочу я что-то. Прости, ну не лезет в меня этот коньяк. Тошно мне все! Понимаешь, руки опустились. Я места себе не нахожу. К тому же мне еще в контору надо: там работы завались… Ай, и машину я отпустила… У Мишки жена должна вот-вот родить, ну он меня и попросил, чтобы я его…
– Что? – Нина Сергеевна возмущенно нахмурила брови. – Какая работа? Да пошла она в жопу, работа эта. Имеем полное право на отдых. Ясно? Достаточно того, что я из этого Баторинска не вылезаю неделями… И на тебе, смотрю, вон совсем лица нет.
– Это не из-за работы.
– Да уж понимаю. Не дура… Так, роднуля моя, давай-ка все-таки выпьем. Для расширения, так сказать, наших сугубо женских гормонов… Ой, Господи!.. Сосудов!
Евгения Андреевна улыбнулась, и «под это дело» они все же выпили.
– То, что Остроголов тебя бросил, – Нина Сергеевна затянулась сигаретой, – это я уже поняла. Но чем мотивировал? Причина-то должна быть? Я, слава Богу, Пашку почти сорок лет знаю. И чтобы вот так, без объяснений – не в его натуре. Н у, естественно, проституток из бани я в расчет не беру. Это и ежу понятно… Что говорит-то?
– Я, Ниночка Сергеевна, хочу от него ребенка, – как-то отвлеченно сказала Женя, внимательно рассматривая пузатый коньячный бокал. – Но в жены при этом не набиваюсь. И он это отлично знает.
– А он что, против ребенка?
– Нет, был не против. Наоборот, очень даже хотел. Мы обсуждали…
– Так, стоп, – Нина Сергеевна, сделав глоток, закурила новую сигарету. – Начнем с того, что наш сердцеед формально пока еще женат, хотя, думаю, это дело времени. С Ларискиными-то закидонами: от неприкрытого блядства через сумасшествие да с головой в религию, как в омут… Ой, Господи, прости мне мой язык грешный!.. Но все равно, как бы там ни было – официальный развод не за горами. Не та проблема… Женька, ты мне что-то не договариваешь. Я ведь могу и обидеться. Ты как сама чувствуешь: он тебя разлюбил?
– Думаю, нет. Скорее, наоборот. Я смотреть не могу, как он мучается.