Враг мой: Сокол для Феникса. Часть 1

— А ежели тебя рядом не окажется? — княжна виду не подала, но понравилась реакция Митятича. Грела душу, в сердце зарождала надежду, да мечты навевала. О будущем. Любви, да замужестве…

Княжна Любава Добродская — уже не та мелкая задира, просящаяся в команду Иванко. Не та дуреха, ищущая повода, чтобы сбегать с ним на рыбалку. И даже не та оторва, ждущая от него еще одного поцелуя, объятий, лишнего взгляда, внимания, свидания… Любава отныне статная красавица, на которую была прорва женихов с разных земель. Достойные и не очень, богатые и хищные до ее наследства. Княжна даже от местных получала тайные признания: то цветок, то камушек, то ракушку речную, то жемчужину, а то и бусы с ярмарки купеческой. Только Иванко ничего не дарил, но, не скрываясь, раздражался, когда она, как бы невзначай, но специально на эмоции его выводя, о глупых поклонниках рассказывала.

Любава хлестко посмотрела на Иванко:

— А ежели никого рядом не будет, то что мне делать?..

— А ты не отходи от меня далеко, и все! — строго отрезал Митятич, впервые с того памятного поцелуя осмелившись выдать свои чувства.

Одарила его Любава хитрым взглядом — насмешливым и победным, да сорвалась вскачь, понукая Буяна, а по ходу зайца мертвого со стрелой в глазу с земли подхватывая.

Ветер стегал разгоряченное лицо, трепал бесстыже непокрытые волосы и подол ненавистного платья. По спине мерно постукивал лук и колчан со стрелами, да тяжелая коса.

Свобода! Любава задыхалась от свободы и чувства счастья!

Оно топило, утягивало, словно жертву болото.

И так хорошо еще никогда не было.

— Ладно, — за спиной раздался запыхавшийся голос Митятича, — будто не на коне дружинный скакал, а бежал многие версты. Настиг Любаву уже у главной конюшни, где княжна успокаивала Буяна. Омывала, чесала, нежности шептала, лакомствами баловала.

Иванко припозднился, а то и понятно. Никто из ближайших земель не сидел так лихо на скакуне, как Княжна Добродская. Никто так умело не управлялся с поводом. И тем более никто не смел приблизиться к Буяну, коню, подпускающему лишь свою хозяйку. А вместе парочка была неуловимой.

— Сделаю тебе нож! — громыхнул Иванко, но Любава даже не обернулась, продолжала конем заниматься, да тихо улыбалась победе негласной. — Только сам обучу, как с ним управляться! — послышался удаляющийся стук копыт, а когда стих, княжна позволила себе слабость и обернулась.

Пред глазами, как наяву — гордая спина Митятича, сидящего на коне.

* * *

Как услыхала Любава, что Иванко уже который день в кузнице работает, не удержалась. Для приличия выдержала денек — военная подготовка дело обязательное и важное, за пропуск воевода наказать может, — но Митятич так и не объявился, — потому уже на следующее утро, будто по делу, пришла к его дому.

Настроение упало, когда Громыхало в кузницу не пустил — уважительно голову склонил, выслушал нелепое задание — очень было нужно на уздечке Буяна с обеих сторон знак княжеский вытесать, — а потом отрезал:

— Занята кузница, но как только, так сразу.

И хлоп дверь перед носом.

Неслыханная дерзость.

Но что взять с уважаемого человека и мастера на все руки?

Вот и Любава — злилась, пыхтела, но ждала…

Так и сидела бы, покуда Иванко не вышел, но Боянка пристыдила:

— Как мило, — улыбнулась так ядовито и вместе с тем любя, что Любава приготовилась к очередным дружеским помоям, — княжна Добродская подле кузни высиживает. Предложения ждешь, аль как?

— Что ты плетешь, змея подколодная? — колючесть одной ничуть не смутила другую. На самом деле, никто не смел Любаве так нагло отвечать, а в спорные моменты еще и за волосы дергануть. Это дозволялось лишь Боянке. И то… как дозволялось. Вроде забудет боярышня, кто кем кому приходился, позволяла себе лишнего или сама огребала — тут уж как выходило, — так уже к вечеру, моськи хоть еще и ворочали друг от друга, но на тайном месте встречались. Молчали, бурчали, ворчали, а потом вновь проказы чинить бежали.

Бывало, крепко обижалась на Боянку Любава, но, оставаясь одна, остро ощущала, как без подруги — словно части себя лишалась. Однажды боярышня после очередной ссоры в этом же призналась.

Упала на колени, голову на колени к княжне положила и зарыдала. Она редко о личном говорила, а тогда прорвало ее. Как батюшка с матерью со скандалом расстались, как отец разлучил их — брат и сестра остались в отчем доме, а дочь старшую с собой забрал. Привез в земли князя Добродского, как в услужение к нему поступил, а сам по заставам разъезжал, да по другим княжествам, переговоры ведя. Потому она одна была. И не думала, что найдет кого-то, кто ее скверный и вздорный характер терпеть сможет.

Любава нехотя призналась, что и ей тяжело было, пока Боянка не появилась. Гадина, конечно. Змея… но зато своя… сестра, пусть и не родная, зато ближе и сердцу милее.

И знали девицы, что бы ни случилось, одна за другую голову сложит.

— Любав, ты ведь не глупая, — Боянка увлекала княжну прочь от кузницы и дома Митятича. — У тебя судьба дальше кузницы…

— Этого никто не ведает, — упиралась Любава, злясь за вмешательство подруги в сердечные дела.