Враг мой: Сокол для Феникса. Часть 1

Боль стегнула коротко, застучала яростно кровь в голове, поплыло все перед глазами… Последнее, что услышал и запомнил Твердомир — истошный визг Семидолы, полный отчаяния и досады за промах. От бессилия рухнула ведьма на колени и голову руками зажала, продолжая сыпать проклятия и брызгать ненавистью.

Душа вернулась в тело рывком. Ухнул наземь младший княжич, не в силах подняться. Онемевшее, непослушное тело пробивало сильным ознобом.

Долго в себя приходил Твердомир.

Корчился подле уже догорающего костра…

Лишь когда одурманенный рассудок стал проясняться и плоть подчинилась, ровно встал младший княжич на окрепшие ноги, но память-злодейка, все ускользала. Кто он, что делал в этом лесу?..

Лишь непонятные обрывки фраз, да мелькающие образы наполняли его отяжелевшую и вместе с тем опустевшую голову.

И как бы ни силился, как бы ни пытался отыскать ответы — ничего ясного не выходило. И только одна мысль уплотнялась и крепла: «Нужно идти! Во что бы то ни стало — идти! Прочь из этого леса, прочь с этих земель!»

Угли уже догорели и остыли, когда Тверодмир собрался в путь.

Не понимал, зачем и почему, но голос в голове ему велел в мешочек набрать золы и пепла из костра. Так и сделал младший княжич, а потом двинулся в путь. Не в свой, но в поиске своего! Не помня, кто он, но уверенный, что он есть. В Земли, о которых вроде бы слышал предостаточно, но мало: которые представлял, но не четко. В чуждый мир, с которым знаком, но недостаточно. К народу, кто близок, и вместе с тем далек и непонятен…

Туда, куда вело своим боем сердце. Куда тянуло нутро…

Шагал по лесу, пока на пути ему не встретились вои.

Не хотел никого убивать Тверд — вроде мирно шел, никого не трогал… Но они словно не в себе были, потому, сражаясь за свою жизнь, пришлось нескольким прервать их. Сделал это быстро и точно. Одним ножом. Без радости, без сожаления. Оставаясь с холодным рассудком, трезвой головой и пустотой в душе.

Лишь на миг замялся, выйдя из лесу, оглянулся на село дальнее, и от вида его сердце болезненно сжалось, а потом вновь коркой льда покрылось. И зашагал своей дорогой Твердомир — мимо сел и деревень, лесными тропами, хоронясь глаз чужих, избегая больших городов.

Искал свой путь и ответы на вопросы: «Кто он и что делает в этом мире?». А сердце упрямым ритмом гнало его дальше и дальше…

ГЛАВА11

3 года назад

Любава Добродская

Любава старалась не дышать, отпуская тетиву и оперенье. Пристально следила за полетом стрелы — вжикнув, она спикировала вниз, поражая цель. Удирающего зайца.

— Бу! — громыхнуло над ухом.

Любава вздрогнула и обернулась, встретившись со смеющимися голубыми глазами Иванко. За последние годы Митятич стал непростительно хорош собой — раздался под стать своему отцу: и ввысь, и вширь — косая сажень в плечах. Но не студнем, а весь в тугих буграх мышц. Литой, точно из камня. Богатырь, каких земля давно не видывала, да, ко всему прочему, красивый, даровитый и уже в старшей дружине меч отбивающий.

— Тебе чего? — нахмурилась княжна и, закинув лук за спину, ловко вскочила на Буяна, едва коснувшись стремян.

— А ты зачем одна по лесу разгуливаешь? — прищурился Иванко, взяв своего вороного под уздцы и к княжне ступив. — Воспитанные девицы в тереме должны сидеть, да вышивать, а не на коне скакать, да из лука стрелять, — уколол усмешкой, лихо запрыгнув на скакуна, шумно втягивающего воздух близ Буяна Любавы.

— Батюшку побаловать хочу — больно он любит жилистую дичь. Запеку в собственном соку…

— Ты ж готовить не умеешь! — недоверчиво прищурился Митятич.

Княжна смерила Иванко надменным взглядом, в который раз посетовав, что таким огромным вымахал и любая попытка показать, кто сверху, а кто снизу, проваливалась на корню… Митятич, даже стоя рядом с ее скакуном, все равно был с ней вровень. Ух! Вопиющая несправедливость! А если учесть, что сейчас Иванко сидел на своем… то собственная значимость меркла под давлением его чудовищной массы. Словно утес над камнем…

А еще хотелось глубже втянуть воздух, он рассудок затапливал, с ума сводил.

О, Лада, как нравился запах Иванко! От него пахло жаровней, мощью кованого оружия и потом. Именно этот букет заставлял девичьи сердца замирать, дыхание обрываться, а глупые мысли нестись вскачь.

— Кузнец, — решила сменить гнев на милость, к тому же дело было важное и щекотливое. А с дружинным грубость не пройдет. Уж знала не понаслышке. Не впервой было. — Сделай мне меч! — мягко улыбнулась.

— Это тебе зачем? — недовольно нахмурился Иванко. — Защитников вокруг тебя, как воронья над гнездом вьется, — перевел неровный дух, а взгляда пытливого не сводил. — Знаешь ведь, — пауза значимая, а голубые глаза по лицу Любавы прогулялись, обласкав каждый вершок, — только слово скажи… — Опять запнулся. — Если обидел кто, несдобровать ему. — Ликом вроде не изменился, разве что взгляд люто морозил, а вот крепкие руки так сильно повод сжали, будто сомкнулись на глотке того, кто недоброе удумал, кто хоть пальцем шевельнул в сторону Любавы, выказывая неуважение.