Враги

Полунин встретился в «Фантазии» с соучеником по гимназии, которого не видел больше десяти лет. Бросились друг к другу, обнялись, поцеловались.

– По рюмке водки?

– Непременно! Ну, как, Саша?

– А ты, Костя?

Сели, выпили. Весело, перебивая друг друга, вспоминали гимназию, вспоминали математика Корсака, который больше возился с голубями, чем с теоремами, вспомнили латиниста Данилова, который не знающему урок ученику советовал «почесать правой ногой за левым ухом», что было, по его мнению, лучшим способом вспомнить заданное. Вспомнили милейшего Пуцято, который предпочитал читать в классе Чехова, чем диктовать никому не нужные экстемпорале.

Долго говорили – всего не вспомнишь, что было в счастливые годы детства, когда не было ни революции, ни озверения, ни кровавой российской мясорубки.

– А где Ланин?

– Ланин? – нахмурился Полунин. – Замучили чекисты в Красноярске. Понимаешь, эта красная сволочь…

И осекся. Вдруг увидел помрачневшее лицо и судорожно дрогнувшие губы. Что-то молнией сверкнуло между их глазами.

– А ты… ты что делаешь сейчас?

– Я? Заведующий редакцией газеты «Сигнал».

– А! Вот что! Ты ведь был офицером, кажется?

– Да, был. А ты что делаешь в Харбине?

– Я на КВжд.

– У «них»?

– Ну, конечно. Я – партийный.

Кривая улыбка у обоих. Заплатили по счёту. Встали. Подавать ли руку? Подали. Во имя далёкого прошлого, во имя тех дней, когда ещё не были врагами…

– Прощай!

– Прощай…

XLIV.

Полунин сидел в редакционном кабинете, когда ему сказали, что его хочет видеть дама. Вошла явно взволнованная женщина, хорошо одетая, скромная, хорошенькая, с умеренной косметикой.

– Садитесь. Чем могу служить?

Дама растерянно улыбнулась, умоляюще посмотрела на Полунина.

– Видите ли… обстоятельства необыкновенные привели меня сюда. Я надеюсь… я верю, что вы джентльмен и никогда никому не скажете об этом случае. Видите ли… я – жена…

Она назвала известную в городе фамилию советского консульского чиновника. Полунин с изумлением уставился в испуганное лицо дамы.

– Я слушаю вас…

– Видите ли… я знаю вашу газету, иногда даже читаю её. Я знаю, что ваша газета белая. Ах, как вам всё это объяснить? Не думайте, пожалуйста, что я сумасшедшая…

– Да вы не смущайтесь, мадам. Говорите. Вы можете быть спокойны, что никто ничего не узнает.

– Так вот… я очень несчастна в семейной жизни. Пока мы жили в СССР, мой муж был под опекой партии… вы знаете, у нас это очень строго. Но как только он попал в Харбин, он словно с цепи сорвался. Здесь всё есть, так доступно… Он не вылезает из кабаков, он пьянствует, изменяет мне… я почти не вижу его дома…

– Мадам, но я не вижу, какое это может иметь отношение к нашей газете, чем мы можем вам помочь…

– Вы сейчас поймёте и увидите, что помочь можете. Я знаю, что вам это покажется бредом. Но у меня нет другого выхода. Я умоляю вас… Понимаете… если вы напишете в своей газете про его похождения, то местные партийные представители обратят внимание на это и отправят мужа в СССР. Вы понимаете… белая газета разоблачает похождения служащего советского консульства. Ведь это сенсация для вас! Я дам вам все материалы, все факты, я не подведу вас. Я дам вам письма его любовниц, его ответы им. Я иду на всё. Я умоляю вас! Вы можете вернуть мне мужа…

– Сударыня… я, право, не знаю, что сказать вам. Такие разоблачения… интимного свойства – вовсе не наша задача…

– Как не ваша задача? Ведь вы боретесь с нами, ваша газета должна разоблачать, показывать всему миру советские недостатки. Что же может быть лучше, как тот материал, который я вам предлагаю?

«Что сказать ей? Как от нее отделаться?» – растерянно думал Полунин.

– Видите ли, сударыня. Раз мы боремся с советской властью, то нам выгоднее, чтобы этот процесс разложения продолжался, усиливался. Так что с точки зрения, на которую вы указали, нам выгоднее, чтобы ваш муж продолжал образ жизни, о котором вы говорите. Разоблачения могут отрезвить его, то есть снова сделать его нашим опаснейшим врагом. Зачем же нам это? Кроме того, раз уж вы так откровенны и готовы доверить газете свою судьбу, то, ценя это, я должен сказать, что вы на опасной дороге. Нам известно, что большевистский партийный аппарат очень строг к таким разлагающимся, как ваш муж: достаточно вспомнить вашего консула Леграна и его историю с балериной Соханович. А потому – как бы вам не погубить своего мужа…

– Вы думаете, что это опасно?

– Конечно! Очень опасно.

Дама потерянно посмотрела на Полунина.

– Вы знаете… я как-то не подумала… Пожалуй, вы правы. Я сейчас вспомнила ещё несколько примеров… трагических случаев.

Она встала, благодарно посмотрела на Полунина.

– Спасибо. Кажется, я чуть было не сделала большую глупость. Спасибо!

Она протянула Полунину руку. Он мгновение поколебался, но потом пожал ее пахнувшие духами пальцы.

XLV.

Как-то в начале лета Анна Алексеевна Григоренко позвонила по телефону Полунину.

– Сашенька, приезжайте завтра к нам обедать. Обязательно!

– Что у вас такое? Не именины ли чьи? Виноват… забыл.

– Нет, не то. Ольга вчера последние экзамены выдержала. Вот по случаю окончания гимназии мы и решили собрать друзей.

– Непременно буду.