Время ангелов

Он ушел, озеро тихо плескалось о берег, Жозеф кинул «блинчик»: раз, два, три, четыре; Барбара, пожалуйста, будь вежлива. Загорелое лицо занавешено светлыми волосами, Барабара спускалась на пристань встречать королеву. Потому что несчастная Гермина… о, настоящий гренадер в зеленом платье, расшитом черным стеклярусом. Знаете, Гермина, я тут листал модные журналы, чтобы отдохнуть от Бергсона, Рюйера и Фабра, и не увидел ни одного

платья, похожего на ваши, забавно, не правда ли? А ведь есть другие женщины, красивые, например, Арлет, миниатюрная, изящная, гибкая… только вот имя совершенно не благородное… но можно звать ее Катон. Ее Величество тем чудесным сентябрьским воскресным днем пожелало плыть на корабле с толпой Малоухих.[31]

Солнце жарило нещадно, поздновато спохватилось: град уничтожил урожай, трефовый король грозил светилу кулаком, стрелял в него из лука на бывшем paddock

да только стрелу потерял. Пять франков. Надеюсь, вы помните, дорогая, что вам следует звать королеву просто «госпожа»? Что? Или вы собрались звать ее «Госпожа королева», как какая-нибудь служанка? Нет, разумеется, у нас в Померании… — она репетировала реверанс… — к тому же мы — родственники принцев Тюрна и Таксиса. Гренадер, приседающий в реверансе! Ах! если бы тут приседала гибкая Арлет-Катон! впрочем, она хоть и родственница, но дальняя, вот и пусть стоит с толпой Малоухиху забора. Вы позаботились об апельсинах? кажется, принц их любит. Все лучше, чем авокадо, по вкусу напоминающие дешевое масло или маргарин… Мы, Будивилли, теперь в изоляции, экзотические фрукты не поставляют уже несколько месяцев, редко по случаю нам их привозит красавец Гейтманек, уроженец Граубюндена, единственный, кто сейчас не боится летать в объятые пожаром страны. Апельсины положили в вазу севрского фарфора с широкими золотыми краями, собственность семьи Баденге в Тюильри, спасенная слугой из Ури, которому во время пожара удалось вынести весь сервиз в большой корзине, прабабка мсье Гонтрана была родом из Ури, фён гнул березы в саду, в полдень на пороге длинного патрицианского дома появлялась кухарка и, оправив синий передник, кричала: «Zu esse! Cho

[32]!» От севрского сервиза остались три вазы. Барбара ждала королеву, корабль приближался, отплывал и, наконец, причалил, сын опекуна с гордым видом закрутил трос на корабельном приколе: о, я вижу королеву, это она! В толпе приближенных неприкасаемых Малоухих — расплывшийся силуэт в плотной черной вуали и черной газовой накидке до пят! «Боже мой, что скажет папа! королева в глубоком трауре! по кому, о, Боже?» Принц с карманными часами тоже выразил желание посетить замок. Вечером, склоняясь над картами и путеводителями, королева ткнула большим аристократическим пальцем в поместье, взглянула на принца, подняла брови, перхоть сыпалась на стол с шумом скачущей вдалеке кавалькады; они говорились на разных языках и потому объяснялись знаками, принц правил крошечной страной, где не было ничего, кроме замка и зубопротезной фабрики, благоразумно сделавшей запас стали до ее широкого применения и теперь снабжавшей ею мир, чтобы тот убивал детей. Но когда детей не убивают, когда они пропадают, это еще хуже, мать тащила собаку за ошейник: Ищи, ищи, Кайу, только ты знаешь, что случилось! Ты задушишь собаку, оставь ее в покое. В покое?! она же знает, кто украл дочку? Мадам Будивилль в зеленом платье, украшенном черным стеклярусом — не иначе под землей его расшивала, в шахтах своего отца — слишком некрасива, чтобы встречать королеву. Боже мой, но кто же умер в королевском семействе? Надо бы приспустить нарядный флаг, плещущийся над замком. Слишком поздно, слишком поздно! Несчастный Гонтран, пятясь, вел к замку траурные вуали, черное соломенное пугало, но у порога оно, короткое и толстое, вдруг повернуло обратно, Гермина, идиотка, — ни на что другое, как обычно, не способна — поставила у двери чайник с огромной охапкой дельфиниумов, оказавшихся выше королевского роста на две головы. По кому, по кому она носит траур? Слепец! Не оставляйте Ее Величество, я вернусь через секунду, он удалился, пятясь задом, бросился в кабинет с только что навощенным паркетом, в отчаянии пролистал единственный имевшийся у него Готский альманах тридцатилетней давности. Нет, в конце концов, это слишком, ни в чем никакой помощи, ах! как же мы плохо организованы! Гермина, тоже мне хозяйка, ей ли принимать королей, и Валери хорошо устроилась, сидит себе дома за ширмами с кроссвордами и пазлами. Королеву между тем выгуливали в саду, иногда она, как глухонемая, мычала из-под плотных вуалей:«э! мэ!»; ее родной язык был рудиментом первого человеческого языка, в ее стране ангелы построили Вавилонскую башню, и недавно на принадлежавшем ей рисовом поле откопали их надежно спрятанные инструменты. Если в наших краях начнут переворачивать могилы, то найдут кости да обрывки черных шерстяных ниток. Кажется, королева поднесла ко рту кусок пирога, вот и крошки с колен стряхнула, значит, пирог съеден. Барбара тут же положила ей на тарелку второй кусок. Принц схватил Розу за руку — вот, сам принц меня за руку берет! О! я всех их обведу вокруг пальца — но лишь для того, чтобы сплюнуть ей в ладонь апельсиновые косточки: все, мы пропали, теперь, разобравшись с косточками, он вытащит часы, поднимет брови… у Блервиллей он оставался гораздо дольше. Ах! если бы мне довелось его развлекать, мне, Розетте, молодой кастелянше, ручаюсь, он бы не заскучал.