Время ангелов

Он кинулся навстречу графине; Боже мой, — думал мажордом, кусая кулаки, — что он сейчас скажет? — Дождь начинается! — голос сорвался от восторга. — Ну, это же не ваша вина! — Не моя! — Что он сейчас скажет?

Мажордом пронзительно, словно душевнобольной, хохотнул и побежал на кухню, где знаменитые повара готовили блюдо из свежих креветок: западная дорога еще была открыта.

— О! Мсье виконт! Какая честь для меня!

Виконт галантно поклонился даме, случайно оказавшейся рядом с хозяином дома. Помилуйте, неужели он думает, что это моя жена? эта nobody еще уродливее, чем… Он потащил виконта в сторону, осмелившись взять его за рукав: дорогое черное сукно, а рука, однако, тощая; о! оставить бы его здесь, на земле обетованной, откормить жирным молоком с овсянкой, уступить лучшую комнату, дочку его тоже, разумеется, пригласить, и если она сутулится — понятно, слишком быстро вымахала — каждый день заставлять ее лежать на доске с выемкой для головы, которую он специально установил посреди террасы для своих дочерей: давайте, давайте, если хотите стать графинями, если хотите быть прямыми как буква «I». Что виконт думает о моем доме? О чудесных башенках, о прекрасных плюшевых креслах и диванах, стоивших мне бешеных денег? Ох! Глаза бы мои не смотрели на старшую, бедолагу, с мужем nobody.

Старшая шла в церковь за сестрой-невестой, будущей графиней, и ее будущей свекровью в корсаже из тонкого китового уса, а другой кит тем временем уплывал от преследователей с гарпуном в боку, гарпун будет торчать и в боку Катон — я тебе корзиночку продам, что туда положим, трам-там-там? — когда ее мертвую найдут у подножья склона с виноградником. Она бродила возле изгороди, пригнувшись, как зверь, к земле: что за привкус у меня во рту? Моя сестра, младшая сестра — графиня! О! вот бы церковь рухнула на процессию, но церковь, серая с оранжевым, похожая на пчелиный улей, стояла, как прежде, незыблемо.

— О! простите, — сказал молодой виконт, — там, кажется, баронесса. И он не представит меня баронессе? Черт побери, я — хозяин, я кормлю всех этих людей, целое состояние трачу… Сосед-придурок, хорош собой, но придурок, а жена его из Померании — настоящий тамбурмажор, сейчас он, похоже, собрался обсуждать со мной дело с яйцами, самое время для того, кто дочь замуж за аристократа выдает! а буфет все-таки слишком дорогой. Дождь идет, — шептал мажордом, кусая кулаки. Что я думаю о нашем деле? ну все очень даже возможно, тысячи франков загребем лопатой, граф идет рядом с моей дочерью, графиней: ах! видит ли меня папа?.. дети бросали цветы к ногам новобрачных; превосходно, теперь за стол — пировать, цветами сыт не будешь, ну, разумеется, ну да, поговорим на следующей неделе, в другой раз, вы не видите, я очень занят, я дочь замуж выдаю, — крикнул он вдруг очень громко.

— Вы говорили с ним, Гонтран? Он был сама любезность, держал вас за пуговицу жилета, вот умора, он — коротышка, и вы перед ним в поклоне, конечно, лучше бы вы надели черный пиджак… о! ни слова об этом деле с яйцами, мой отец в гробу бы перевернулся, если бы узнал, что мы собираемся продавать яйца.

— Но огромными партиями! Вы чувствуете разницу? Вы серьезно думаете, что Будивилли когда-то чем-то торговали?

— Вы же продаете вино!

— А вы картошку, если не ошибаюсь. Что, впрочем, кажется, не принесло вам много денег.

— Мы просто не экономили, мы — не деревенщины какие-нибудь, когда я дома сказала, что у вас всегда хлеб на столе, Эгон удивился: «Они, что же, крестьяне?» Эгон! светлая прядь, пухлые губы, выстрелил в себя по неосторожности, когда чистил ружье! нет, оставьте меня в покое с вашим яичным делом, продавайте, покупайте, делайте что хотите.

Куры перестали нестись ровно в тот момент, когда их в вагонах доставили в пункт назначения. С взъерошенными декабрьским ветром крыльями они носились по белоснежным перьям, устилавшим пол в курятниках, перьям ангелов, куры-то все были рыжие, как осенние листья.

— Понимаете, с сентября кладка яиц уменьшается, а в декабре с наступлением холодов полностью прекращается. О! простой арифметический расчет, я бы хотел показать вам результаты прошлого года, выгода очевидна.

Он что-то искал, ворошил бумаги, переставлял бюст, водил руками по столу. Ладно! Гермина, гренадер, оказалась совершенно неспособной разводить в этом чертовом Поссесьон кур с полосатыми трехпалыми когтистыми лапами, кур до того жестких, кстати говоря, что раньше в краях с зыбучими песками их использовали при строительстве домов, закладывали по углам фундамента и возводили стены на их твердых как камень спинах и шеях.

— А знаете что? мы яйца заморозим! — вдруг радостно и так громко крикнул он, что последняя муха, очнувшись, поспешила улететь прочь. — Мы закупим вагоны замороженных яиц в июне и… догадываетесь? вскроем вагоны и начнем продавать яйца, Когда куры опять перестанут нестись. В декабре, в январе. Вот и все! А курочки пусть себе едят и гуляют, и ничего больше.