Время ангелов

А для покойниц ничего? Кутая плечи в черные шерстяные шали, они стоят на палубе, напрасно всматриваясь вдаль: у некоторых, правда, осталась подзорная труба дяди, капитана корвета, но их место на земле уже занято, уже забрали их перины и подушечки для иголок, время от времени потерявшийся ребенок легонько дотронется светлой головкой до их рукава, но тарелки супа никто не нальет, суп только для Валери, сидящей рядом с Гонтраном на лужайке: такими забавными и одинокими они кажутся, когда видишь их посреди долины, выходя из храма Дейр-эль-Бахри. Со стороны фермы доносились глухие удары, плотник бил молотом чаны, на которых еще не стерлась надпись мелом: 1890, двенадцать тысяч литров. Он заявил, что за работу возьмет дровами, но заодно прихватил кованую жардиньерку и для сына бронзовую пушечку, всегда стоявшую на широкой полке необработанного дерева, последний раз из нее палили в день рождения Барбары, двадцать один выстрел — вчера вечером Барбары снова не было дома — куда вино пристроить, найдем, время терпит, впрочем, лето выдалось гнилое с самого начала, видно, центральный огонь совсем разладился, медленно разгорается, медленно гаснет, но шпалерного винограда, винограда с малиновым вкусом, который быстро портится и есть его надо сразу, моя мама собрала несколько корзин, а другой, светлый, золотой, все не хотел созревать, увядая потихоньку, как розы. Катон-Арлет искала Гонтрана по всей земной поверхности. Где он? на почте? у виноградарей? здесь или на соседней улице? Она бежит туда, придерживая на голове валезанский платок. Забытая юбка скучает на вешалке, пусть отвисится как следует, а я потом подол подрублю. Он везде, он занимает все пространство, надо было назвать его Паном, а не Гонтраном, как мне пережить утренние часы, и дневные, и вечерние, крутящиеся вокруг колокольни: о, ангелы! ангелы, вы от любви не умираете. Той осенью кто-то посыпал отравой оставшееся на поле зерно, вороны взлетали на мгновенье, растрепанные крылья не держали их дольше в ставшем вдруг враждебным воздухе, дети собирали дохлых птиц и прятали в карманы фартуков. Она обхватила живот руками, вырезанные у нее кишки намотали на красно-синие колья забора у летнего домика, ягоды рябины вязали рот, дети были счастливы, а она, она, выглядывая из окна, кутала плечи в шерстяную шаль. Катон-Арлет замерла как загипнотизированная птица перед змеей: из пустоты вдруг возник силуэт Гонтрана. Вот он, убийца, здоров и счастлив. Моя дорогая Гермина будет очень довольна: большая серая стиральная машина поднималась по улице в грузовике, покачиваясь и размахивая налево-направо белым шлангом, ни дать, ни взять благословляющий Папа, Папа из железа. Стиральная машина, мадам, где ее установить? Но я не заказывала стиральную машину. И все-таки это для вас. Они вытащили машину из кузова, один грузчик в веселом ярко-синем комбинезоне был очень мрачным, когда у тебя дочка ненормальная, лысая, двенадцать лет, а ростом с пятилетнюю…

— Ну, Гермина, что вы скажете? — Стиральная машина… — Я подумал, вы обрадуетесь, разве нет?

Подарок? подарок от мужа? Прощайте мои спокойные ночи, крик совы в секвойе, до того громкий, что кажется, либо кто-то дурачится, либо подает условный сигнал. Она улыбнулась, не разжимая губ, потом сказала еле слышно: Privatvergnugen.

— Ну хоть взгляните, Гермина, неужели вам не нравится? Прочтите инструкцию: замачивает, стирает, полощет, выжимает…

…вынимает белье, развешивает железными руками на красном хозяйственном шнуре, возвращается в дом, хватает Дон Жуана, тащит его за собой, стуча железными ногами, глубоко под землю, разверзшуюся, чтобы поглотить его.

— Спасибо, спасибо, мой друг, вы уже готовы?

— Готов к чему, дорогая?

— Но ведь сегодня играют свадьбу у нашего соседа-промышленника, вы прекрасно знаете, о ком речь, вы его еще прозвали Королем подвязок, вы еще хотели затеять с ним фантастическую компанию по продаже яиц… о! если бы отец меня видел! Разумеется, он ее видел, бедняга Gutsbesitzer, сидевший, вытянув ноги в рыжих сапогах, на полу у стены. «Что делать со вставной челюстью и пенсне дяди Гельмута?» — спрашивали племянники.

Король подвязок обставил — слишком рано — свой замок под старину и выдал замуж дочь за nobody

[39]. «Слишком рано» — это так же досадно, как слишком поздно, как never more. Достаточно было бы каким-то чудесным образом увеличить день, — утверждали некоторые, — на сотую долю секунды, — откуда такая просветленность, не иначе огненная колесница потеряла один из факелов? — и он бы женился на другой женщине… зря он купил замок здесь, замок там и охотничий домик в Солони, его старшая дочь связалась с nobody! Зато младшая сегодня породнится с графом. Кто эти люди? друг мой, это же наши соседи, вы пригласили их на свадьбу. Вы прекрасно знаете, о ком речь, вы собирались предложить им участвовать в деле по продаже яиц.

— Да, правильно, деньги у этих деревенщин наверняка водятся, но не надо сейчас заводить со мной разговор о сделке с яйцами… О, вот и графиня!