Время и случай

Разумеется, во всем этом была немалая доля истины. Однако норой дело принимало слишком заостренные формы. Например, А. А. Громыко однажды сорвал осуществление обменов по линии породненных городов, поскольку в программе поездки значился Западный Берлин. Напрасно мы с А. П. Бондаренко при поддержке В. М. Фалина доказывали, что Западный Берлин может принимать участие в международных обменах наряду с участниками из ФРГ, если не затрагиваются при этом вопросы статуса и безопасности. Так записано в четырехстороннем соглашении. Министр лишь крепко рассердился и сказал нам: если мы не хотим выполнять его поручение, то это сделают за нас другие. Он тут же позвонил В. В. Кузнецову и дал соответствующее указание, а мы ушли из его кабинета как побитые собаки.

«Не надо было с ним спорить, — сказал нам после этого первый зам. министра Кузнецов по прозвищу «мудрый Васвас». — Если он что-то твердо решил, его не своротишь. Пишите Фалину, что поездка откладывается по техническим причинам».

Так подошел 1978 год. Ценой больших усилий мне удалось выхлопотать разрешение на переезд в Москву из Ленинграда отца и матери. Отцу уже было 85 лет, он перенес несколько инфарктов. Да и мать начинала сдавать. Оставлять их дальше одних в Ленинграде было тревожно. Родители ехали в Москву с радостью — дети, внуки, родственники, все вместе. Но тут, к великому огорчению моей матери, мне предложили отправиться советником-посланником в Бонн.

В ФРГ я ехать не очень хотел. Знал, что в МИД ФРГ меня многие недолюбливают за жесткую линию в берлинских и германских делах. Не во всем искренней представлялась мне политика СДПГ, особенно пришедшего к власти Г. Шмидта. Кроме того, Бонн всегда казался мне, особенно во времена Смирнова и Царапкина, каким-то тусклым местом в мировой политике. Там вечно молотили одни и те же темы — принципиальная позиция в германском вопросе, Берлин, советские немцы, немножко разговоров о европейской интеграции, соревнование с Англией за звание самого лучшего союзника США, претензия на руководство Францией через особые отношения с ней. Вот, пожалуй, и все. Не сравнить ни с Вашингтоном, ни с Парижем, ни с Лондоном. Даже Берлин представлялся мне в тот момент более привлекательным — там и старые друзья, и полная интриг межгерманская политика, и — через Западный Берлин — все то же самое, что услышишь в «федеральной деревне». Зато хоть город большой, настоящий.

Но ехать было надо. В Москве я отработал после Берлина 13 лет. Тогдашний советник-посланник в Бонне А. А. Токовинин много болел, были у него и нелады с коллективом. Собирался уезжать из Бонна также В. М. Фалин. Исходя из этой перспективы, он и дал свое согласие на мое назначение в Бонн.

До окончательного отъезда в ФРГ я имел возможность поучаствовать в визите Л. И. Брежнева в Бонн и Гамбург, который проходил в мае. В июне я прибыл к месту работы. В. М. Фалин недели через две-три уехал в Москву для устройства своих дел. Приглашения А. А. Громыко стать его заместителем он не принял, обратившись во время визита лично к Л. И. Брежневу с просьбой назначить его на работу в аппарат ЦК КПСС. Не берусь судить наверняка, но думаю, что в ЦК КПСС В. М. Фалин видел больше шансов для своего политического роста. В МИД СССР он был бы «закрыт» в определенном углу шахматной доски непоколебимой фигурой А. А. Громыко, на замену которой в тот момент никаких надежд ни у кого не было. Так В. М. Фалин очутился на посту первого заместителя заведующего Отделом международной информации ЦК КПСС. Отдел этот возглавлял Л. М. Замятин.

Я остался в Бонне один во главе посольства. Фалин вернулся на короткое время в августе, попрощался и уехал. В то время в Москве шла истерика по поводу «китайской опасности». Пекин активно заигрывал с США и с Западной Европой. Пытался он внести размежевание и в стан наших союзников по ОВД, отдавая предпочтение одним и третируя других. Э. Хонеккер явно не был склонен поддерживать советскую жесткую линию в китайском вопросе. Не скрывал своей заинтересованности в развитии взаимовыгодных связей с КНР и другой наш «немецкий друг», Г. Шмидт, что, разумеется, не записывалось ему в Москве в плюс.

Надо отдать должное китайской дипломатии, которая, не имея, по сути дела, реальных козырей, ловко усиливала весь этот ералаш, весьма похожий на соревнование ведущих держав мира за обретение наибольшей благосклонности пекинских руководителей. В печати ежедневно появлялись сообщения о поездках китайских представителей самых разных рангов, которые делали фантастические по своим объемам и размаху предложения об экономическом сотрудничестве КНР с Западом. Со всех концов света наши посольства гнали в Центр информацию об этих «происках» китайцев и наперегонки предлагали различные меры по их расстройству или нейтрализации.