25 июля мы провели с Червовым пресс-конференцию по «звездным войнам». Ее подробное изложение появилось потом в «Правде». Главный вопрос, с которым пристали к нам журналисты, был: почему СССР требует запрещения научно-исследовательских работ по космическим вооружениям и реально ли вообще такое требование?
Нет нужды повторять, что я считал это требование, придуманное А. А. Громыко и вызывавшее скепсис даже у многих в Генштабе, ненужной помехой на переговорах, «подарком» американцам. Поэтому я попытался на этой пресс-конференции придать нашей позиции как можно более разумное звучание. Я подчеркивал, что мы вовсе не предлагали запрещать науку как таковую, а лишь целенаправленные научно-прикладные исследования, которые в своем развитии так или иначе, но дадут распознавательные признаки, поддающиеся проверке и свидетельствующие об осуществлении не фундаментальных научных исследований, а определенной программы с целью создания новых систем оружия. Если условиться о таких поддающихся проверке признаках, то научно-исследовательские разработки для «звездных войн» не надо запрещать, они попросту станут тупиковыми и не будут больше никем финансироваться. Надо запрещать опытно-конструкторские работы, на этом направлении можно договориться, если, конечно, стремиться к договоренности.
Э. А. Шеварднадзе затребовал стенограмму пресс-конференции. Не знаю, что после этого происходило, но В. Г. Комплектов вскоре сказал мне, что бить меня надо за то, что говорю недозволенные вещи.
Г. М. Корниенко отругал за меня Карпова, предупредив, что так я вскоре дойду до того, что американцы заявят о нашем согласии на продолжение их работ по программе СОИ. Но переполох этот был явно искусственный. То, что я сказал на пресс-конференции, я давно говорил и на переговорах. Более того, имел на это разрешение в директивах к переговорам, если внимательно вчитаться в их текст.
Это ворчание продолжалось, однако, недолго. Как мне рассказал родственник одного из членов Политбюро, М. С. Горбачев, прилетев из Крыма, 27 июля на аэродроме похвалил меня в беседе с встречавшими его за эту пресс-конференцию. Это, разумеется, сразу стало известно заинтересованным лицам. Наступило молчание.
29 июня мы вылетели в Хельсинки. Э. А. Шеварднадзе был в плотном окружении В. Г. Комплектова и А. Ф. Добрынина. Глядя на это, ядовитый А. Слюсарь в шутку сформулировал возможный вопрос западных журналистов: «М. С. Горбачев заявляет, что вы не смотрите на отношения с Европой через призму своих отношений с США. Скажите, почему на юбилейную встречу СБСЕ в Хельсинки вы прилетели в сопровождении своего посла в США и заместителя министра по американским делам?»
Конференция открылась весьма торжественно. Однако со второй половины дня зал начал пустеть, а затем опустел почти совсем. Конференция, как оказалось, мало интересовала ее основных участников. Хельсинкский процесс явно выдыхался. Он всем изрядно надоел, так как много лет почти целиком сводился к сваре между СССР и США вокруг вопроса о правах человека. Ничего там больше ни в одной корзине не происходило, а следовательно, и конкретной пользы от участия в ритуальных мероприятиях СБСЕ никто из участников для себя не ожидал.
31 июля состоялась встреча Э. А. Шеварднадзе с Шульцем. На нее «налезло» с нашей страны множество лишних людей, причем все стремились усесться за главный стол. Министр вел себя осторожно, сдержанно, видно было, что приглядывается и к собеседнику, и ко всему, что происходило вокруг. Он послушно зачитал довольно длинную, но пустую памятку. Шульц любезно отвечал на все «да».
В Женеве нужен прогресс? Ну, разумеется. Только вы ведите там переговоры, а то все делаете какие-то заявления для печати да пишете письма «озабоченным ученым». У вас есть квалифицированная делегация, так дайте ей возможность заниматься делом.
В остальном Шульц ничего интересного не говорил, но явно старался понравиться и подружиться с новым советским министром. Он высказался и за советско-американские консультации по Азии и Африке, и за переговоры по Никарагуа, и по Беринговому морю, и за открытие генконсульств, и за прогресс на переговорах по химическому оружию, и за сокращения обычных вооружений на переговорах в Вене, и «с нетерпением» ждал приезда Э. А. Шеварднадзе в Нью-Йорк.
Наш новый министр держался хорошо, изображая из себя внимательного и вежливого новичка, но в то же время иногда и «кусался»: «На вашей стороне, господин госсекретарь, опыт, а на нашей — правда».
В тот же день я отправился в один из пригородов Хельсинки на встречу с П. Нитце. Инициативу проявил он сам. Приехал на ужин в ресторан с Н. Кляйном, а я попросил сопровождать меня П. Р. Палажченко. С учетом нашего «расставания» в Женеве без свидетелей и записи разговора мне встречаться с «дедом» не хотелось.