Время и случай

Самое интересное, пожалуй, что вокруг этого предложения и предлагалось выстроить весь третий раунд переговоров в Женеве. То, что в этом случае он будет бесплодным, было совершенно ясно. Делегациям поручали «приятную миссию» — вместе с американцами похоронить в ходе этого раунда нашу «революционную» инициативу по сокращению стратегических средств по первому разряду. Это было неплохо задумано! Для разговора же на высшем уровне на фоне этих неизбежных «ударов судьбы» заготавливалась легкая и приятная программа: договориться об «усилении» режима нераспространения ядерного оружия, закрыть на год (почему на год?) испытания противоспутников, заключить какую-то временную договоренность о средствах средней дальности в Европе (разумеется, с оставлением там американских ракет). В общем, в результате этой схемы все исполнители — от Генерального секретаря до членов женевской делегации — оказались бы в дерьме и лишь авторы схемы — в белых фраках.

15 августа проходило совещание «пятерки» у Ахромеева. Наши военные дополнительно предложили весьма серьезные вещи. Они были готовы провести границу между разрешенными научно-исследовательскими работами и запрещенной стадией «создания» космических вооружений, вместе с США подтвердить договор по ПРО, внести проект договора о запрещении ударных космических вооружений, а также отдельным соглашением запретить противоспутниковые системы.

Далее Генштаб предлагал сократить СНВ до 6 тыс. боезарядов и 1240 носителей, если будут запрещены ударные космические вооружения и убраны из Европы новые американские ракеты, и до 10 тыс. боезарядов и 1800 носителей, если будут запрещены только космические вооружения. Я возразил Ахромееву, что по его варианту запрет космических вооружений фактически не влек бы за собой никаких сокращений наших СНВ и всем стало бы ясно, что разговор о космосе был с нашей стороны лишь способом тормозить переговоры. Маршал согласился с этим и предложил сокращение до 8 тыс. боезарядов.

После этого произошли странные вещи. Явно по указанию Г. М. Корниенко наш заместитель министра В. Г. Комплектов предложил отложить все эти инициативы как несвоевременные и ограничиться на третьем раунде переговоров лишь объяснениями инициатив М. С. Горбачева. Конкретные цифры сокращений надо было приберечь для встречи с Рейганом (если они понадобятся). Никакой границы между разрешенными научно-исследовательскими работами по космосу и созданием вооружений проводить не следовало.

Я выступил против этого. Против был представитель ВПК и, разумеется, сам Ахромеев. Совещание закончилось почти скандалом. Военные разобиделись. Представитель КГБ в этих условиях предложил отправить делегацию на переговоры вообще без всяких директив.

20 августа меня вызвал Э. А. Шеварднадзе. Он строго спросил, где директивы. Я ответил, что их нет. Почему? Потому что разработки военных не приняты МИД СССР. Нас призывают пропагандировать интервью Горбачева, но под ним нет никаких проработанных цифр. Более того, те исполнители, которые должны их просчитать, не знают даже текста интервью. Целый ряд пунктов интервью носит чисто пропагандистский характер.

Министр удивился. Чего, мол, считать, ведь будет сказано, что сократить надо вооружения на 50 процентов. Пришлось пояснить, что для переговоров надо точно определить приемлемую для нас структуру подобных сокращений. Это требует тщательной проработки. Если просто сократить наши СНВ вместе с американскими СНВ и средствами передового базирования в два раза, то для США это будет 18 000:2, то есть 9000 боезарядов, а для нас 9000:2, то есть 4500 боезарядов. Неясно, что это будут за боезаряды. Не собираемся ли мы менять наши ракеты на американские ядерные бомбы и снаряды?

Подробно объяснил я и ситуацию с вопросом о запрещении научно-исследовательских работ по космосу. Это требование нам надо было давно снимать. Американцы ушли дальше стадии научных исследований, так что требование запретить их мы в основном могли теперь адресовать самим себе. Если мы хотели всерьез говорить о деле, нам давно следовало прекратить подставляться под аргумент, что русские пытаются запретить науку, а американские «галилеи» борются за счастье человека и научный прогресс. Наконец, пока мы болтали о запрете на научные «исследования», мы не могли вести переговоры о том, что реально можно и следует запретить для предотвращения гонки вооружений в космосе. Кстати, вопрос этот был весьма непростым и для нас самих. Каждый раз, когда военные брались обсуждать его, они приходили к интересному выводу, что ничего запрещать не надо, так как все это может вскоре потребоваться нам самим.

В общем, я поддержал предложения военных, вносившиеся 15 августа. Такие предложения Генштаб пишет не часто, и отталкивать его было неправильно.