Время и случай

Поворот в судьбе ГДР наступил где-то в конце лета 1989 года. Визит М. С. Горбачева в ФРГ в июне того же года был впечатляющим по приему, оказанному нашему высшему представителю, по количеству подписанных документов, по той атмосфере, которая царила на переговорах. Ничего подобного в других странах Запада еще не было. Ближайший друг и советник нашего «Генерального» А. Н. Яковлев в конце визита в шутливой форме даже «упрекнул» меня, что вот, мол, устроил здесь «потемкинские деревни». Он знал, конечно, что никто «потемкинских деревень» в условиях западного мира устроить не может. Казалось поэтому, что открылась широкая дорога к действительно новому масштабному развитию отношений с ФРГ в условиях продолжающегося существования ГДР. К тому же ФРГ сама недавно принимала с официальным визитом Э. Хонеккера, а канцлер Г. Коль красовался вместе с ним на фоне государственного флага ГДР перед своей резиденцией. Руководство же СДПГ подписывало с руководством СЕПГ пространные документы о «культуре» политического диалога, как бы бросая немой укор своим соперникам из правящей коалиции в отсутствии у них нового политического мышления применительно к ГДР.

И тем не менее берусь утверждать, что именно тем летом 1989 года жизненный нерв ГДР то ли лопнул, то ли был перерезан. Во всяком случае в Бонне после визита был сделан вывод о возможности резко нарастить давление на режим Э. Хонеккера, открыто демонстрировавший неприятие курса М. С. Горбачева на перестройку и внутренние реформы. Возможно, свою роль в кристаллизации этого вывода сыграло также тогдашнее венгерское руководство, явно рассчитывавшее на усиление экономической помощи ФРГ за услуги в делах по созданию трудностей для руководства «братской» ГДР.

Что-то происходило и у нас в Москве. Множились выступления нашего известного историка профессора В. И. Дашичева о необходимости открыть границу ГДР. Дашичев изображал при этом из себя советника М. С. Горбачева. Это не соответствовало действительности. Однако данная версия никем не опровергалась. На мои недоуменные телеграммы в Москву никто не отвечал. Более того, аналогичные мотивы стали появляться в заявлениях и интервью заведующего Международным отделом ЦК КПСС В. М. Фалина, и его ближайших сотрудников.

Моя мысль вновь и вновь возвращалась к многозначительному эпизоду. Однажды, находясь в командировке в ФРГ, А. Н. Яковлев спросил меня в машине, нужна ли вообще стена в Берлине. Вопрос был неожиданный и, что называется, «в лоб». Помню, я ответил ему, что стена, конечно, штука неприятная, но снять ее — значило бы отказаться от ГДР. Сдать ГДР еще в 1953 году предлагал Берия и с соответствующими инструкциями направил в Берлин B. C. Семенова. Берия — расстреляли. Во всяком случае, сказал я, просто рассуждать о том, нужна или не нужна стена, не получается: надо решить, нужна нам или больше не нужна ГДР.

В условиях открытой границы при существующей разнице в жизненном уровне с ФРГ она долго не продержится. А с существованием ГДР связаны наши жизненные интересы, весь баланс сил в послевоенной Европе.

А. Н. Яковлев не стал продолжать разговор, но чувствовалось, что с таким видением проблемы он был не очень согласен. Наверное, перспектива показалась ему слишком пессимистичной. Или она уже тогда не пугала его? Во всяком случае, учитывая близость А. Н. Яковлева к М. С. Горбачеву и его влияние как члена Политбюро на формирование внешнеполитического курса СССР, его вопрос вряд ли был случаен. Однако я и до сих пор не верю, будто кто-либо из московского руководства мог представить себе летом 1989 года, что через год одно из наиболее развитых и процветающих в хозяйственном плане государств Варшавского договора, каковым была ГДР, исчезнет с карты Европы.

Справедливости ради должен, правда, заметить, что опасность национального вопроса для судеб ГДР с самого начала понимал Э. А. Шеварднадзе. Во всяком случае, он намекал мне на это обстоятельство при назначении послом в ФРГ. Позднее он утверждал, что предвидел скорый крах — ГДР. Но и он, как мне кажется, думал в то время все же в иных временных и политических рамках, не сопоставимых с тем, что затем произошло в реальной жизни. Во время того разговора я сказал ему, что ФРГ никогда не решится сама «полезть» в ГДР. Если ГДР и грозит реальная опасность, то она внутри самой ГДР и поддается контролю с нашей стороны. Эдуард Амвросиевич не стал тогда возражать.

Как бы там ни было, проходивший в сентябре 1989 года съезд ХДС и выступление на нем канцлера Г. Коля подействовали на меня как резкий звонок, предупреждающий о том, что правительство ФРГ увидело возможность добиться серьезных перемен в обстановке, складывающейся в Восточной Европе, и что в этой связи тучи сгущаются прежде всего над ГДР.