Время и случай

Мои мать и отец быстро подружились с Щепетовыми, имевшими прекрасную библиотеку на русском и основных европейских языках. Сам Щепетов, крупный по сибирским масштабам хирург, был постоянно занят в своей больнице. Его жена Лидия Николаевна до второго замужества была супругой одного из наших крупных книгоиздателей, расстрелянного ЧК в 20-е годы. Она училась в молодости в Швейцарии и Англии, свободно говорила на французском и английском, читала по-немецки. В ее доме постоянно бывали местные художники и другие интересные люди. Думаю, что она оказала большое влияние на мою тогда еще совсем молодую мать. В мою же душу она заронила большой интерес к западноевропейской истории, литературе, культуре.

Дом Беляниных был наискосок от нашего. Я дружил с внучками этого любимого городом глазного врача. Мне позволяли щедро пользоваться его библиотекой. Сначала я с интересом читал детскую литературу, изданную еще до революции, но постепенно получил доступ и к подшивкам общественно-политических журналов. Подшивки «Нивы» у Беляниных были за много лет. Одним словом, благодаря Щепетовым и Беляниным я мог видеть мир в те годы немножко в ином ракурсе, чем большинство моих сверстников. За это им моя глубокая признательность, хотя стариков нет в живых. Девочки Белянины, конечно, живут и здравствуют. Старшая Таня, как мне говорили, перебралась в Москву. Подозреваю, что однажды мне довелось видеть в Бонне ее дочь в качестве переводчицы нашей молодежной делегации. Она не сказала, кто она, но, прощаясь, заметила, что много обо мне слышала от матери. Мне показалось, что она очень похожа на Таню, с которой мы расстались летом 1952 года и с тех пор ни разу больше не встречались.

Помимо «сибирской аристократии», в городе было довольно много приезжей интеллигенции. Число ее стало быстро нарастать за счет эвакуированных и высланных в годы войны. Мы долго и прочно дружили с семьей профессора-теплотехника Левина, доцента механики Янсона, оперного певца и бывшего кавалергарда ее императорского величества князя Осатиани, профессора Шмидта. В Красноярске вместе с отцом работал видный в послевоенные годы химик Керенский.

Среди высланных были, как правило, немцы, ни в чем не виноватые, кроме того, что в их паспорте в графе «национальность» написано «немец». Многие из них и немецкий язык-то знали весьма приблизительно, но тем не менее их обязали регулярно ходить в МГБ и отмечаться, что они никуда самовольно из Красноярска не сбежали. Других, как, например, моего преподавателя виолончели Ильковского, выслали за «пособничество» немцам. В его случае это выразилось в том, что он играл в оккупированном Киеве на своей виолончели в оперном театре, зарабатывая себе на пропитание. Наконец, были и такие, как Осатиани. Он был виноват уже тем, что был князем и в прошлом белым офицером.

Все это были очень интересные, образованные люди, которые знавали разные времена и страны. Насколько я помню, общались все на равных — и «чистые», и «нечистые», и общение это не возбранялось. Такая была тогда жизнь в далеком городе Красноярске.

Был в городе, конечно, и другой круг. Партийное и административное начальство, а также высшее офицерство НКВД. Но люди там часто менялись, да и общих интересов с ними у моих родителей не было. Положение не изменилось и после того, как мою мать в 1947 или 1948 году избрали в качестве представителя беспартийных в краевой совет народных депутатов, а затем и в члены президиума крайисполкома. К нам домой стали ходить курьеры, приносившие пакеты с повестками дня заседаний крайисполкома, а мать рассылала в разные инстанции письма на депутатских бланках с просьбой предоставить, наконец, кому-то жилье или увеличить пенсию. Часто ей приходилось ходатайствовать и по делам ссыльных. В этих случаях ее допускали в здание краевого МГБ, наводившее суеверный страх на всю округу, хорошо принимали, вежливо разговаривали, но в просьбах обычно отказывали.

Не удалось матери отстоять и нашу домработницу — немку из Поволжья — Милю. Была она малограмотной крестьянкой, во всяком случае по-русски говорила плохо и писать не умела. Привели ее к нам знакомые, кажется, с вокзала, где она сидела, не зная, куда податься в незнакомом городе. Не успела она у нас прижиться, как получила приказ перебираться в Ачинск. Начальник краевого МГБ генерал Козлов пояснил тогда матери, что так надо. Подозрительных лиц надлежало все время перебрасывать с места на место, чтобы они не обрастали на месте связями, не успевали входить в контакт друг с другом. Так и гоняли их с места на место, даже слепых. Против переселения одного слепого, правда, президиум крайисполкома выдвинул возражения. Заулыбавшись, как рассказывала мать, генерал от МГБ пояснил членам президиума, что их мнение все равно учесть не сможет. Есть общий порядок, установленный Москвой.