Время и случай

Хуже обстояло, однако, дело, когда начинали задаваться вопросы нашему представителю немецким собеседником. Нередко функционеры ГДР искренне хотели посоветоваться, как действовать в той или иной конкретной ситуации. Но было хорошо известно, что все они писали подробнейшие доклады «наверх» о всех беседах с советскими товарищами, а некоторые даже обосновывали свои те или иные политические действия советами, полученными от ответственного представителя посольства СССР. Тут легко можно было попасть впросак. Если советы советского товарища не соответствовали линии ЦК СЕПГ или попросту были неадекватны ситуации, дело могло дойти до В. Ульбрихта. Он был в этих случаях беспощаден. Незадачливого дипломата тут же отправляли домой, а иногда и увольняли с работы за попытки вмешиваться во внутренние дела ГДР.

На этот случай жизни была разработана тактика как бы косвенных ответов «немецким друзьям».

Считалось, что лучше всего вспомнить какой-либо похожий случай из истории КПСС либо из деятельности местных партийных и советских органов в СССР. Тут, естественно, на коне были те дипломаты, которые в этих органах ранее работали и имели кое-какой опыт. Немецкому собеседнику, во-первых, говорили, что ГДР — суверенная страна и будет, конечно, решать ту или иную ситуацию так, как считает это целесообразным. Но вот имел место похожий случай в Калининской, или Горьковской, или еще какой области, так там поступили вот так-то. Но это, мол, было в прошлые годы, да и условия там не совсем похожи на условия в ГДР. В общем, вся дипломатия состояла в том, чтобы и ответить намеком на вопрос, и в то же время не ответить, возложив на собеседника бремя интерпретации советов посольского товарища, который, если запахло бы жареным, на самом деле вроде бы ничего и не советовал, а лишь вспоминал о перипетиях социалистического строительства в СССР.

Ситуация эта была достаточно смешная. Неискренность ощущали, конечно, обе стороны. В. Ульбрихту не нравилось, что наши работники колесили по ГДР и все время искали непосредственную информацию о положении на местах. Она нередко сильно отличалась от оценок, которые поступали после фильтрации через райкомы и обкомы в ЦК СЕПГ. Это не позволяло В. Ульбрихту чувствовать себя уверенным при контактах с нашим руководством в Москве в том, что все его просьбы и рекомендации в германских делах воспринимаются как истина в последней инстанции. Он не скрывал своего раздражения по поводу такого порядка, норовя всякий раз ударить по рукам тех, кто особенно активничал в сборе информации. По сути дела, из ГДР не уехал «по-хорошему» ни один из работавших там за годы ее существования советских послов. ЦК СЕПГ просил о замене и Г. М. Пушкина, и М. Г. Первухина, и М. Т. Ефремова и даже П. А. Абрасимова, считавшегося лучшим другом Э. Хонеккера. Москва покорно меняла послов, убирала работников и рангом пониже, закрывала, а потом вновь открывала консульства во всех концах ГДР, но информацию о внутреннем положении ГДР в те годы мы имели всегда исчерпывающую, и не только из рук ЦК СЕПГ. Думаю, что так было вплоть до самого конца ГДР. Другой вопрос, как эта информация оценивалась и использовалась. Это всегда и во всех случаях было прерогативой и ответственностью политического руководства.

Подобная навязчивая опека, поддерживавшаяся нами над ГДР, имела, однако, и свои несомненные издержки. Главной из них являлась непоколебимая убежденность большинства функционеров ГДР в том, что они могут позволить себе совершать в политике какие угодно ошибки, но поплатиться за это властью они не могут. В любом случае Москва в решающий момент придет на помощь и бросит все силы на то, чтобы удержать ГДР, так как без ГДР развалятся все советские позиции в Европе. Думаю, что эта слепая вера определила поведение руководства и среднего звена функционеров СЕПГ и в роковом для ГДР 1989 году. В Берлине вовремя не поняли, что имеют дело с совсем другой Москвой, с совсем другим взглядом на ГДР, как, впрочем, и на другие союзные нам восточноевропейские страны.

Мне всегда казалось, хотя я ни дня не служил в армии, что жизнь в советской колонии за границей, особенно в большой колонии, должна во многом напоминать жизнь военного гарнизона. Здесь каждый сверчок знает свой шесток и поет свою, положенную ему песню. Все мужчины имеют свои должности и звания, существует жесткая система подчиненности в рамках каждой оперативной группы во главе с советником или первым секретарем, а всю эту пирамиду венчает посол и его правая рука советник-посланник. Соответственно этой табели о рангах строятся отношения и между женами, распределяются квартиры, автомашины, выдаются средства на экипировку, представительские расходы. Идет острая конкурентная борьба за продвижение по службе, предполагающая как бы естественный отбор наиболее сильных и способных, что в общем-то является здоровым началом в работе любой подобной службы, если вопрос решается действительными деловыми качествами и способностями работника.