Время и случай

Эта тактика, кстати, применялась «немецкими друзьями» в отношении всех наших руководящих и менее руководящих работников. Не было случая, когда при падении кого-либо из них друзья не имели бы, что сообщить нашему руководству о прегрешениях, которые числились за пострадавшим по их линии. Больше всего меня, однако, потрясло, когда В. Ульбрихт через несколько дней после отстранения «своего друга Никиты Сергеевича» переправил в Москву магнитофонную пленку с записью разговора у себя дома в самой интимной и дружеской обстановке с хрущевским зятем А. Аджубеем. Разумеется, Аджубей распустил в тот день язык, но ведь его подловить было надо, причем делать это с холодным расчетом, что материал когда-нибудь сможет пригодиться.

То, что Ульбрихт не знал о предстоявшей вскоре отставке Хрущева, было для меня совершенно ясно. Брежнев, сидевший в ГДР в дни подготовки переворота и получивший по «ВЧ» сигнал, что все готово, срочно отправился на аэродром Шенефельц, чтобы вылететь в Москву. Ульбрихт успел, однако, подъехать на аэродром проводить Брежнева. До сих пор у меня в ушах стоит его высокий бабский голос: «Передайте мой самый сердечный привет дорогому другу Никите Сергеевичу». Может быть, потому и послал пленку, что через пару дней испугался до смерти этих своих слов?

М. Г. Первухин чувствовал такое отношение к себе В. Ульбрихта. Да и по складу своего характера он был больше хозяйственником, чем танцором на политическом паркете. Бывало, он по мелочам оступался. Его опыт и знания как бывшего председателя Госплана СССР не шли ему в ГДР особенно на пользу. Сдружившись с председателем Госплана ГДР Б. Лейшнером, Первухин досконально вникал в экономические дела ГДР, знал в подробностях положение по отдельным отраслям экономики республики, нередко высказывал как специалист свои советы и мнения. Делал он это от чистого сердца, особенно когда какая-либо экономическая делегация ГДР ехала на переговоры в Москву с очередными просьбами подкинуть зерна, металла, нефти. Зачастую эти просьбы были плохо продуманы и обоснованы, и Первухин указывал Б. Лейшнеру на слабые места в их аргументации, предупреждал, что та или иная просьба не получит положительного разрешения, советовал доработать материал. Его советы не принимались во внимание, делегация ГДР ехала в Москву, получала «отлуп» именно по тем пунктам, на которые заранее указывал Первухин, после чего В. Ульбрихт приходил к выводу, что посол не помогает, а мешает решению проблем ГДР.

Однако внешне отношения между В. Ульбрихтом и М. Г. Первухиным были всегда корректными, поддерживался почти ежедневный контакт друг с другом, посла приглашали на узкие «семейные» встречи членов политбюро ЦК СЕПГ, новогодние праздники, охоты. С Первухиным мне приходилось довольно часто бывать и в доме В. Ульбрихта.

Об В. Ульбрихте написано много. Наверное, будет написано еще больше. Пожалуй, мало найдется в истории Германии политических деятелей, вокруг которых бушевало бы в годы их жизни столько страстей: преданности и уважения, страха и подобострастия, лютой ненависти и в то же время признания его политических талантов и ума. В. Ульбрихт был характерным продуктом своей эпохи, коминтерновским кадром, который прошел, как говорится, огонь и медные трубы и волчьи зубы. Он был, безусловно, самым сильным политиком из всех, которые правили ГДР. И дело, конечно, не в том, что он был мастером политической интриги, виртуозом кадровых игр и организации показательных процессов над «уклонистами», для которого служение идее оправдывало все. К тому же для железного коммуниста — не члена КПСС, идея служения коммунизму неизбежно в конце концов фокусировалась на идее служения Советскому Союзу. Ради этого можно было на время отодвинуть назад и интересы собственного народа, так как будущее всей идеи победы социализма в мире решалось через укрепление сил и возможностей СССР. И В. Ульбрихт никогда не скрывал, что интересы Советского Союза в конечном итоге для него выше интересов ГДР.

Но было бы неверно и несправедливо видеть в В. Ульбрихте зашоренную марионетку, «гауляйтера» Москвы на немецкой земле, человека, способного лишь повторять на немецкий лад то, что выдумывали советские теоретики и практики социалистического строительства. Это было далеко не так. В. Ульбрихт был личностью. Это признавали даже его самые лютые противники и недоброжелатели. А применительно к моделям организации социалистического государства он хорошо видел уже в те годы многое, что мы с энтузиазмом открывали затем для себя как бы заново в 80-е годы. Только кто его тогда слушал в обстановке упоения новой программой КПСС, обещаниями Хрущева, что «наше поколение будет жить при коммунизме»?