А скрипка и виолончель раскатисто выдыхали это обновление природы. Неповторимо-светлыми казались эти проникновенно волнующие звуки: низкие, как из глубины пучины, мягко переходящие в высокие, увлекающие в синюю высь.
Миражи обоняния и слуха врывались в самые неизведанные уголки его души, как будто сама истина уравновешивала ее невольные сомнения.
Оркестр сопровождал соло мягко, как смиренный океан, подобно черной дыре вбирал в себя и выбрасывал наружу, как извержение вулкана, окружающее звуковое движение. Явственно притягивала взор белогривая волна. Игриво переливаясь и незаметно исчезая в черно-голубой стихии, она лукаво кралась к берегу и, выйдя на твердь, безмятежно ласкала прибрежный песок.
Эти слуховые и зрительные ассоциации были не известны ему ранее: какой-то синтез музыкальной фантазии Брамса, Бетховена, Баха Моцарта, Чайковского. Что-то высшее, непостижимое и близкое.
Вдруг он почувствовал на себе взгляд сзади. Нечто непонятное, невидимое… Все это казалось миражом, но сил повернуться не было. Странное чувство: не хотелось понимать, а только доверять…
Голос врача вывел его из оцепенения.
Игорь Львович появился один, без своей постоянной спутницы.
– Ну-с, Георгий Алексеевич, как мы себя чувствуем?
– Прекрасно!
– Вот это ответ! – выходя из палаты, одобряюще заключил доктор.
А в ординаторской он задумчиво говорил Зинаиде Николаевне:
– Знаете, странное мне почудилось накануне: сижу в кабинете, а на столе появляется серый мышонок и человеческим голосом говорит мне: «Пора выписывать!» Про себя спрашиваю: – Кого? А сам уже знаю, что Распутина.
– У вас слишком много работы, Игорь Львович, надо больше отдыхать.
– Это точно!
6
После выписки Егору нестерпимо захотелось на природу, и он, не задумываясь, поехал на дачу.
Его потянуло увидеть поляну, весенние впечатления которой дали жизнь висевшему в доме Вики пейзажу.
Он взял мольберт и пошел туда. На пути увидел едва заметный холмик над собачьими останками. Время уже почти стерло его под ковром выцветшей травы.
Вот и широкий пень. Он едва заметен за ветвистым кустом с густыми темно-розовыми листьями. Вот и ярко-желтые шапки берез и молодого узорчатого клена, похожие на налитые солнцем стога. Стволы деревьев спрятаны в листву и похожи на ножки не тронутых умудренных одиночеством грибов. Слегка порыжевшие нижние ветви сосны красуются новыми буйными побегами. Невидимая ранее бордовая осина сливалась красками с алыми ягодами одинокой рябины. Удивительно многоликий ковер травы с опавшими разноцветными листьями и остатками увядших цветений.
От реликтовой тишины этого уголка природы исходило тепло. Вроде все похоже, но сколько нового, увиденного впервые, как будто по мановению высшей воли.
Егор жадно переносил на холст нахлынувшие осенние краски природы: сочные, яркие, которые врезались в память, как мажорные аккорды первого концерта Петра Ильича.
Стало уже смеркаться, когда он закончил этюд.
Немного постояв и глядя вокруг, как будто вдыхая эту девственную красоту, Егор решительно быстрым шагом пошел домой.
Подходя к своей калитке, он увидел знакомый профиль соседа.
– Давненько вы не появлялись, Георгий Алексеевич. По правде сказать, думал, что увижу вас только в следующий сезон, – улыбался Борис Абрамович.
– Да вот, так получилось, немного приболел.
– А я много думал о нашем с вами разговоре и готов поделиться новыми соображениями.
– Это интересно. Заходите ко мне, – радушно пригласил Егор соседа.
Они прошли на кухню. Егор поставил на плиту чайник.
Борис Абрамович спешил поделиться с другом.
– У теософов я вычитал, что Обитель Зодиакальных Богов находилась на полюсах. Обширную выпуклость навсегда сокрытую он наших взоров у южного полюса, первые астрономы называли Бездною. Они заметили, что по направлению к Северному полюсу в небе постоянно двигалась некоторая окружность. Ее называли Горою. На нее периодически восходили и нисходили Боги Зодиака, которые символизировали вечное движение от полюса к полюсу. Появляющиеся из-за нее созвездия определенного лунного цикла олицетворяли шагающие по земле божественные существа. Сейчас их называют зодиакальными созвездиями.
Каждый такой божественный образ отражал состояние настоящей стихии и давал определенную силу духа рожденному в этот период.
Это явление повторяется ежегодно, и также через каждые семь лет олицетворяют линию жизни, а через девять – линию, ведущую к смерти. Сколько вам лет, Георгий Алексеевич?
– Сорок восемь.
– Только в пятьдесят начинается жизнь. Вы подходите к этому рубежу. По линии жизни вы сейчас находитесь в знаке Весов, то есть, как бы взвешиваете прожитое, а по линии смерти в знаке Девы, которая тянет вас к себе своими чарами. Интересно, не правда ли?
– А вам, Борис Абрамович, сколько?
– И здесь неописуемо интересно! Мне – 69. Это значит, что по жизни я в знаке Козерога. Как считают теософы, это состояние парения
птицы… Вы знаете, порой я чувствую именно это парение в мыслях. А у вас, Георгий Алексеевич, после 49, то есть после Весов, наступит прозрение… Как просто!– Это совпадает и с моими мыслями.