— Натурально все. Я уже из спортивного интереса достучалась до каждого. И везде сначала «Абонент с вами свяжется», а потом виртуальный болван неубедительно глазки строит. Чота мне, Аспид, как-то даже тревожно стало. Не случилось ли говна?
— Говно случается.
***
— Здравствуйте, Антон Спиридонович!
— Для девочки, которая влезла в окно, ты подозрительно вежлива, Джиу.
— Не хотела нарушить ваше одиночество, но…
— Я не особенно им дорожу. Одиночеством этим. Что-то случилось?
— Можно мы поживём у вас? В городе становится отчётливо неуютно.
— Вы?
— Я и пара ребят.
— Забавненько. Не будет ли с моей стороны логичным предположить, что они тоже разыскиваются полицией?
— А говорили, что вы… Э…
— Туповатый громила?
— Не так буквально, но в общем…
— У меня случаются озарения. Да, вы можете воспользоваться правом убежища.
— А можно попросить вас…
— Не сообщать в полицию?
— Да.
— Попроси.
— Уважаемый Антон Спиридонович! Я очень прошу вас повременить с оповещением полиции о нашем местонахождении! Обещаю и клянусь, что это не причинит никому вреда!
— И я не пожалею об этом?
— Этого, увы, обещать не могу. Но, думаю, в ближайшее время у вас найдётся, о чём пожалеть и без нас…
— Оптимистично. Но я всё же рискну.
— Я не сомневалась в вас, Антон Спиридонович!
Почему у меня такое ощущение, что меня развели?
***
Джиу выскользнула за окно и канула в вечереющем городе, а я пошёл к Михе. Чертовски мало времени остаётся на сына, растёт сам собой, как бурьян. Будет потом рассказывать психотерапевту, что чувствовал себя ненужным и заброшенным. Но психотерапевту всегда есть что рассказать — идеального детства не бывает. А если бы оно было, то травмировало бы не хуже несчастного. Терапевты любят рассуждать о детских травмах, но личность обретает форму, только сталкиваясь с реальностью. Поэтому мы такие уроды.
Наверное, если завернуть людей с детства в вату и не трогать, доставая только по праздникам, как ёлочные игрушки, то их личности были бы идеальны. То есть, шарообразны и покрыты не облупившимся блеском. Но и годились бы только для украшения ёлок. А уж те, кто их повесит на суку, всегда найдутся.
Михина любимая девочка в Дораме поцеловалась с мальчиком, отчего у сына образовался эмоциональный диссонанс. С одной стороны, она счастлива. С другой — Миха ревнует. Он, может быть, и сам бы с ней целовался. Хотя девчонки, конечно, дуры, и вообще все это глупости и сю-сю-сю. Но уж больно девочка хороша.
Феномен Дорамы, которую человечество, внезапно полунасильно выпнутое из затягивающей воронки виртуальных игр, приняло с удивительным энтузиазмом, обсуждался философами, культурологами, медиаэкспертами и прочими болтливыми бездельниками до хрипоты. Я не следил, но кажется, так ни до чего и не дообсуждались. Та крошечная её часть, которую я вижу с Михой, производит впечатление, прежде всего, высочайшим качеством и великолепной эмоциональной достоверностью. Технология проекционных поверхностей, погружающая зрителя внутрь зрелища, использована на тысячу процентов. Сценарий и режиссура гениальны абсолютно. С одной стороны, никаких натянутостей, условностей и неестественностей, свойственных даже лучшим из сериалов, с другой — никакой унылой однообразности, характерной для реалити-шоу. Смотришь с любого момента, с любой точки, с любого персонажа — и всегда есть действие, и всегда оно цепляет. Как им это удается?
Загадка.
***
Джиу вернулась, когда я сделал первый подход к снаряду на своей регулярной вечерней тренировке. То есть, всадил первые сто. Можно сказать, слегка разогрелся. Впереди соблазнительно маячили вторые сто, на которых начинает приятно отпускать напряг, и третьи сто, с которых начинается примирение с реальностью, которая есть боль. Да, половиной бутылки я сегодня не ограничусь, пожалуй. Решительно доберу до трёхсот!
Но мои планы на вечер разбились о планы Мироздания на меня.
— Доброй ночи, Антон Спиридонович! — Джиу деликатно не стала вламываться в окно, просто приоткрыла и заглянула.
Я со вздохом убрал бутылку и стакан. Пить при детях непедагогично.
— Можно мы войдём?
— Заходите, раз уж дверь для вас недостаточно сложный способ попасть вовнутрь.
— Пап, кто это у нас? — высунулся из своей комнаты не заснувший ещё Миха. — Ой… Ты же Джиу, да?
— Миха, это же взрослая линия! — укоризненно сказал я.
— А мне Настя показывала! Чуть-чуть! И они там почти не ругались! Ну, только немножко…
Вот так старшие сестры сводят на нет все педагогические потуги родителей.
— Да, я Джиу. А ты Миха.
— Уиу! Ты меня знаешь?
— Слышала. А это…
— Степан и Отуба! С ума сойти! Команда Джиу!
— Миха, мы потом поболтаем с тобой, обещаю. Но у нас, правда, слишком взрослая для тебя линия. И у нас есть слишком взрослый разговор с твоим отцом.
— Па-а-ап?
— Мих, понимаю, что ты теперь не уснёшь, но хотя бы попробуй, ладно? Я зайду к тебе попозже.
— Ну ла-а-адно… — сын вздохнул и закрыл дверь. Подслушивать он не станет, да и не услышит ничего, звукоизоляция в этом старом здании отменная.