Время легенд

– И мыть не надо, – смеялся Мишаня, глядя, как беззастенчиво и ловко получается у Юрки с остатками былого пира.

– Значит, говоришь, Гешиному пацану Толины сапоги понравились? – в который раз заводил как пластинку, тему Толиной скоропостижной и неудавшейся кончины Юрка, выясняя для себя все мелкие подробности нелепой истории. – Как же он в канаву угодил? Да ещё пузом вниз. Может, его кто пихнул туда?

– Ну да на хрен! – спорил Мишаня уже непослушным языком. – К нему пьяному ни одна собака в районе за километр не подойдёт. Даже в погонах. Столько жрать! Юра… Тебе и десятой доли не выпить!

– Сколько же он влил в себя? – вопрошая, смеялся Костыль. – Он же и до этого пил не просыхая. Скорее всего, сознание потерял. Хотя в холодной воде, наоборот, хмель вылетает. А Гешин сынок, стало быть, за сапог потянул, а он никак не вытаскивается из воды.

– Ну! Торчат подошвами кверху, а из них ноги. Говорит, от испуга заикаться стал. Хорошо, дома сидели. Геша телевизор смотрел. Повезло, что телефон дома у него есть. И «Скорая» почти сразу приехала.

– Дяде Толе всегда везёт, – сочувственно согласился Юрка.

– А пока везли в больницу, у него изо рта что-то вывалилось. Видать, с водой попало. Потому в лёгкие не набралось воды. А сердце у Тыквы – трактор можно завести.

Перемыв кости заново родившемуся Толе, уснули. По-прежнему болтало на ветру оторванным ветряком, потом ветер стих, и, наверное, от этой тишины Мишаня проснулся. Точнее, кончилось усыпляющее действие самогона, той жидкости, пить которую Мишаня зарекался, но случаи, подобно этому, всякий раз опьяняя его своей новизной, втягивали в водоворот событий и лишали необходимой бдительности. Он терял контроль, и потом всё начиналось сначала. Юрка тоже не спал, и казалось, о чём-то сам с собой говорил.

– Чо сказал? Не спишь чего, лунатик? – отозвался Мишаня. – Шёл бы на солонец, всё равно не спишь. А так польза какая-никакая. Глядишь, чо припрётся.

– Больше выпить нету? Может в машине есть чего? – жалобно простонал Юрка. Этот голос окончательно выдернул Мишаню из дремоты. – Тормозной жидкости могу слить грамм двести, – съязвил он поднимаясь и почёсывая застывшие пятки. – Спальник то в дырах, а штопать хрен кого допросишься.

– Это как водится, – вздыхая, подтвердил Юрка. – Такая же история. Бабья полный дом, а носки все дырявые. В приличном доме и сапоги не снимешь. Может, печку протопить. К утру совсем выстудит, зубами морзянку стучать будем.

– Ну на хрен! – заворчал Мишаня. – В духоте вообще не могу спать. Ждать, когда прогорит, трубу закрывать.

– А мы и так не закрывали, – засмеялся Костыль. А ты чо думал. А закрываю знаешь как? Она же у меня снаружи, сверху кастрюлей закрывается. – Юрка полез с топчана и стал искать в темноте свои обутки. – Что спал, что не спал, – зевая, и без особых эмоций ворчал он, натягивая в темноте подвернувшиеся под руку сапоги.

– Это всё твоя бляцкая самогонка! Всегда уснёшь от неё, а потом как в кошмаре каком-то оказываешься. Она же с дихлофосом. На кой хрен пил её с тобой. Всё равно эта сволочь переживёт нас обоих. Хоть чокайся, хоть не чокайся, – ругался Мишаня, едва сдерживая досаду. Юрка накинул на плечи бушлат и вышел, на секунду осветив тёмные углы зимовья светом молодой яркой луны, стоявшей над самым лесом. На Мишкино удивление холода не чувствовалось. Вокруг стояла гробовая тишина, какой никогда не бывает в жилых местах, а где-то на болоте, куда убегал ключ, и где, по всей вероятности, сидел по самое брюхо трактор, орал гуран. Это серьёзно заняло внимание Костыля. Отойдя от дома и вытягивая свою длинную и тонкую шею, словно гусак, он как будто определял местонахождение козла.

– Слыхал? Трактор мой увидал и орёт. Недоволен. Утром поеду, застрелю его, – заявил Костыль. – Заседлаю Маньку и убью этого крикуна. А не я, так Мандрус обязательно со своей сворой. Тоже не спит, скорое всего.

– Жаль, – вздохнул Мишаня. – Козы совсем не стало. Сколь её раньше было! Тысячи. А сейчас увидят одного хромого гурана и гоняют его на вездеходах всю ночь. Где ему выжить. Одни недобитки остались.

– Зато самые хитрые, – отозвался Юрка. Он долго стоял в отдалении, продолжая вслушиваться в тишину.