И сразу в памяти всплывают те недели, почти целый месяц, когда я шла на урок испанского и каждый раз терялась в догадках – почему же он перестал смотреть на меня после той ночи. Почему же я чувствую сильную связь с человеком, который, кажется, меня ненавидит.
— Что ж, тем вечером ты решил все изменить. Но вот только до того, как ты все изменил, я уже решила, что хочу быть с тобой. Но я полагаю, что мои чувства тут в расчет не берутся, не так ли?
В комнате воцаряется тишина. Я смотрю на него. А он уставился на покрывало.
— Я ошибся, — наконец произносит Беннетт. — Я сделал так один раз. Но не сделаю этого снова. Я бы никогда так больше не сделал.
Чувствую, как выражение моего лица начинает смягчаться, поэтому плотнее сжимаю губы, чтобы все не испортить. Нужно удержать эти проклятые слезы.
— Думаю, тебе сейчас стоит уйти.
— Что?
— Уходи. Сейчас. Пожалуйста. — Специально говорю те же самые слова и тем же самым тоном, как это сделал он два месяца назад, когда выгонял меня из своего дома.
— Ну же… Анна.
— Ты лицимер. — Крепко зажмуриваю глаза, и на какое-то мгновение все вокруг замирает, все, кроме моей дрожи. Сказать больше нечего, кроме того, что уже сказано, и висит в воздухе, заполняет комнату. Открываю глаза, бросаю на него гневный взгляд и говорю:
— Уходи. Оп-ля!
Чувствую, как поднимается матрас, когда он встает с него. Открываю глаза, рассчитывая, что он уже ушел, но обнаруживаю, что он все еще стоит тут. Он выглядит грустным и закрывает глаза, но я не двигаюсь с места и не произношу ни слова. Я просто смотрю на карту на стене, она становится видна все отчетливее, потому что его силуэт, закрывавший ее, становится все прозрачнее и в итоге вовсе исчезает.
Глава 27
Утро в мае еще холодное, но сейчас я хотя бы могу бегать в легких вещах, без перчаток, шерстяных носков и кепки. Я даже с трудом узнаю мужчину с седым хвостом, он теперь в шортах и светлой футболке, когда он дружелюбно машет мне рукой, я киваю ему в ответ со слабой улыбкой. На улице солнечно, и полно зелени, но этого не достаточно, чтобы улучшить мое мрачное настроение. Из-за этого мои ноги соприкасаются с дорожкой намного жестче, чем следовало, и когда достигаю беговой дорожки, чувствую обжигающую боль в голени. Позже мои ноги еще напомнят о себе, и мне придется заплатить дикой болью за такое злоупотребление.
Вхожу в класс испанского, Беннетт уже сидит на своем месте и сверлит меня взглядом, пока я иду по проходу между партами. Занимаю свое место с ледяным выражением лица.
Спустя пару минут чувствую легкое постукивание по плечу. Поскольку сеньор Арготта стоит к нам спиной и пишет на доске спряжения глагола, быстро оборачиваюсь, хватаю сложенный листок бумаги и открываю его:
«Нам нужно поговорить».
Скатываю записку в маленький шарик и бросаю его на пол, в сторону Беннетта.
Арготта поворачивается к нам, и следующие десять минут класс повторяет написанные группы спряжений. Затем он снова отворачивается, чтобы написать следующую порцию инфинитивов, а я опять чувствую постукивание по плечу.
Беннетт протягивает мне смятый листок.
«Мне так жаль. Такое больше НИКОГДА не повторится».
Засовываю записку в карман, поднимаюсь с места, иду к двери и беру разрешение на посещение туалета. Быстро добегаю до туалета и плещу себе в лицо холодной водой. Когда я его вижу, у меня не получается сердиться. Меня слишком тянет к нему, и я уже настолько втянулась во все его секреты и странности, что не могу просто взять и отказаться. Я хочу понять, почему он так поступил, и хочу объяснить ему, почему такое поведение ранит меня, очень хочу поверить, что он действительно сожалеет, а это значит, мне больше не нужно будет сердиться на него.
Еще какое-то время стою, уставившись на свое отражение до тех пор, пока оно не начинает расплываться перед глазами, тогда делаю глубокий вдох и собираю все свои силы в кулак. По пути обратно в класс мысленно прокручиваю слова, которые собираюсь сказать.
Но звенит звонок, и я не успеваю остановить его и высказать все, что думаю. Как только мы выходим в коридор, Беннетт тут же тянет меня против потока голодных учеников, спешащих в столовую, нарушая все законы Пончика. Распахивает двойные двери, ведущие во двор, и застывает на месте, как вкопанный. Хорошая погода всех выгнала на улицу, и теперь здесь нет ни одного тихого местечка.
Не произнося ни слова, мы возвращаемся в холл, в поисках тихого уголка.
— Иди за мной, — говорит он, словно у меня есть выбор, и тянет за собой, проталкиваясь сквозь толпы учеников, пока мы не оказываемся возле шкафчиков на другом конце школы. Останавливаемся возле шкафчика с номером 422, который, как я и подумала, принадлежит ему. Беннетт вводит код и снимает металлический замочек. В отличие от моего шкафчика, обклеенного фотографиями, расписанием, заставленного книгами и заваленного обертками от жвачки, его шкафчик пустой, по нему даже не скажешь, что он кому-то принадлежит. Как и комната в доме у Мэгги – для него он просто функциональный и временный.
Беннетт заталкивает в него наши рюкзаки и захлопывает дверцу.