Время междуцарствия

Едва ли теперь кто-то мог вспомнить в далеком Саисе, наполовину занесенном песком небольшом городке на границе пустыни, тяжко переступившую порог храма Нейт женщину, одетую чуть ли не в лохмотья и непрерывно кашлявшую кровью. Она была больна и, по всей видимости, не хуже других понимала, сколь недолго осталось ей жить; но за подол ее истлевшего платья цеплялась крохотная взъерошенная девочка лет четырех, с любопытством и тревогой одновременно стрелявшая по сторонам черными глазенками – она-то и пробежала первой по каменным плитам двора в толпе других нищих, ища кого-нибудь, способного помочь ее матери.

Старый жрец Сент-меру, в иные дни с трудом выходивший из своей кельи, тем вечером наслаждался свежим ветром с Запада, растирая травы для приготовления лекарств – ибо не подобало служителю богов проводить время без дела, когда не хватало рук для помощи нуждающимся. Он первым услышал звонкий голос девочки, покряхтев, поднялся с места, добрел до притвора и позвал одну из молоденьких жриц, лишь недавно приступивших к своим обязанностям. Женщину, с трудом переставлявшую ноги, провели внутрь храма и отвели прямиком к самому Сент-меру – в помещениях, отведенных для больных, почти не оставалось места, и туда отводили лишь заразных, которых более и некуда было девать. Когда-то давно, обладая еще зорким зрением и твердой рукой, старый жрец был искусным врачевателем и теперь еще не растерял всего своего умения; осмотрев женщину, он сразу же осознал, насколько запущенной и тяжелой была ее болезнь, а потому стремился хотя бы облегчить ее последние часы, успокоить истерзанную душу и помочь в том, ради чего она и пришла в этот храм – в заботе о ее дочери.

Женщина умерла через четыре дня; и Сент-меру, переговорив с верховной жрицей, убедил ее принять в число многочисленных прислужников и прислужниц осиротевшую девочку, получившую имя Аснат. Свое собственное она не говорила: то ли не помнила, то ли ей запретила это рассказывать покойная мать, наотрез отказавшаяся назваться даже под угрозой оказаться после смерти безликой тенью, не способной воссоединиться со своим телом. Оставшаяся сиротой кроха держалась на удивление хорошо – не плакала даже, когда уносили тело матери, лишь цеплялась тоненькими пальчиками за ткань льняного савана и шла рядом, никому не мешая. Старый Сент-меру, завидев это, взял ее за руку и увел прочь; средств на достойное погребение для всех бедняков у небогатого храма не было, и потому обходились обычно бальзамированием в смоле только внутренних органов, а само тело оборачивали в бинты и высушивали на солнце. Конечно, ничего дурного в этом не было – иного способа сохранить тело, а значит, спасти душу умершего, жители Та-Кемет не знали – но девочке, только что оставшейся сиротой, не нужно было видеть всех тонкостей погребения; старый жрец рассказал ей лишь обобщенно о стране Запада, о шакалоголовом Анубисе и суде Осириса, заверив малышку, что ее мать всего спустя семьдесят дней окажется на счастливых полях Иалу и будет там наслаждаться всем, чего не имела в жизни. Он говорил искренне, потому что глубоко верил в это; и Аснат, слушавшей его со свойственным всем детям непобедимым любопытством, превозмогавшим даже боль от вечной разлуки с матерью, даже не приходило в голову, что сказанное мудрым старцем может оказаться неправдой.

Она осталась при храме, потому что никто не гнал ее, а самой ей идти было, разумеется, некуда; спустя уже несколько дней бойкая кроха носилась по заполненному бедняками внутреннему двору, принося воду таким же больным и обездоленным, как ее покойная мать, а в свободные минутки забегая в притвор и заворожено глядя на ярко раскрашенные изображения богини Нейт на стенах. В ее памяти, как у всех детей, смутной и наполненной ежедневными впечатлениями до краев, образ умершей матери уже оказался тесно привязан к удивительным рассказам старого жреца о загробном царстве, о всесильных богах и связи их с бурным и изменчивым миром, окружившим со всех сторон их храм и выплевывающим то и дело из своей клыкастой пасти людей – нищих, искалеченных, лишившихся работы и крова. Никто не учил Аснат – сама она, ведомая лишь своим наполненным жалостью и благоговейным восторгом маленьким сердечком, складывала у груди тоненькие ладошки подсмотренным у жриц храма жестом и твердила молитвы: свои собственные, всякий раз сочиняемые заново, ибо положенных по обряду воззваний к богине она еще не знала.