Время междуцарствия

– Матушка Нейт, скажи Осирису, твоему сыну: пусть пропустит мою мамочку в страну Иалу и даст ей счастье и покой, чтобы не знала она больше ни боли, ни болезней, ни огорчений, – с глубокой убежденностью в том, что загадочная тень, скрытая за раскрашенными изображениями, внимает ее наивной мольбе, повторяла она. – Матушка Нейт, пошли исцеление тем троим старым воинам, которые сегодня пришли к нам за помощью, а еще той женщине с больными ногами и бывшей служанке Мут-неми – она вчера ночью родила мальчика, но он так и не проснулся, а она теперь лежит и плачет, но говорить ни с кем не хочет… Дедушка Сент сказал, к ней сейчас не надо подходить, а я знаю, что он сам всю прошлую ночь у ее кровати сидел и просил хоть глотнуть воды – теперь идет второй месяц шему, без питья ведь никак нельзя! Я помню, мне с мамочкой, когда мы сюда шли, постоянно хотелось воды… – опуская глаза, она смотрела на опустевший кувшин у своих ног и спохватывалась, низко кланяясь: – Матушка Нейт, прости, мне надо сейчас бежать к колодцу поскорее – те люди во дворе же наверняка хотят пить! – но я еще приду, обязательно приду сегодня!..

Что примечательно, Аснат всегда держала свое слово. Ежедневные молитвы вошли в ее нехитрый обиход точно так же, как работа при храме, постепенно усложнявшаяся: спустя год она уже с удовольствием подметала полы в боковых залах и отведенных для больных помещениях. Понемногу старый Сент-меру начал приучать девочку и к более тонкому искусству врачевания: к седьмой весне своей расцветающей жизни Аснат выучила все целебные травы, произраставшие в редких оазисах неприветливой пустыни вокруг города, и даже пару раз сунула любопытный нос в стоявший в самом дальнем углу лечебницы ящик со склянками, полными многоразличных змеиных ядов.

Но поистине откровением для нее стал тот день, когда одна из прислужниц, вручив ей горшок с водой, велела пройти на задний двор, где в тени старший жрец

Бенинофрет с бамбуковой тростью в руках учил мальчиков «божественной речи» – искусству письма, открывавшему освоившим его дорогу к фараоновой или храмовой службе; но постичь нелегкую науку, как слышала Аснат, удавалось лишь единицам. Кто-то, конечно, не имел возможности пройти обучение полностью, вынужденный ухудшившимся положением дел начинать перенимать отцовское ремесло как можно раньше; но многие попросту не имели достаточно усердия и острой памяти, чтобы выучить написание многих сотен символов, порой отличающихся друг от друга лишь одним-двумя штрихами, и научиться переводить их в обычную для окружающих устную форму. А ведь существовало несколько видов самой «божественной речи»!

Однако Аснат, девочку-прислужницу, чьей задачей было растирать краски, разводить водой и подавать мальчикам во время занятия, дабы не заставлять их самих отвлекаться, это не могло отпугнуть. В те годы она была слишком любопытна – и слишком уверена в могуществе богов, способных даровать постижение самой сложной науки. На цыпочках передвигаясь между сосредоточенно пыхтевшими мальчиками, она то и дело останавливалась, добавляя в палетки разведенные краски – красную и черную – и зорко вглядываясь при этом в расстеленные перед учениками папирусы. Множество странных символов покрывало эти листы – Аснат они сперва показались похожими на крошечных черных мух, причудливо растопыривших лапки – но затем она с удивлением заметила, что каждый знак чем-нибудь да отличался от своего соседа. Еще больше приглядевшись, девочка смогла рассмотреть фигуру, образованную одним из знаков: то был сложивший крылья сокол, священный знак Гора.

– Посмотри, посмотри внимательнее! – настаивал меж тем учитель Бенинофрет, склоняясь над другим мальчиком всего в паре шагов от них; выражение терпеливого ожидания ответа понемногу сменялось ожесточением на его бронзово-загорелом лице, мокром от пота. День был необыкновенно жаркий, и даже в тени дышалось тяжело. Служитель Нейт, разумеется, предпочел бы потратить это время на более полезные вещи, нежели монотонное многократное повторение одного и того же в надежде, что ученики усвоят хоть что-нибудь. – Сказано было: как я написал, так и повторяй. А у тебя что такое? Переделай при мне. Вслух говори то, что пишешь!

– Т-ткань… сложенная вдвое, – забормотал мальчишка, рисуя на листе какую-то странную загогулину, более всего похожую на скорчившегося высушенного червя. Тростниковая кисточка поскрипывала: краска почти полностью высохла, надо было добавить воды – и Аснат, воспользовавшись этим, тотчас поспешила туда. Делая вид, что лишь выполняет свои обязанности, она искоса наблюдала из-за плеча мальчика за совершаемым чудом. – В… вода, – на папирусе появилась зигзагообразная линия справа от загогулины. Кисточка замерла под ней – в слове явно недоставало одного символа, но ученик никак не мог его вспомнить.

– Нога, – устав ждать, подсказал Бенинофрет. Мальчик вздрогнул, но так и остался сидеть неподвижно: видимо, написание знака также не успело отложиться в его памяти. – Как он выглядит, покажи?