Время междуцарствия

Молчание было ему ответом. Сердце Аснат едва не выпрыгнуло из груди: учитель говорил об этом всего несколько минут назад, и она успела запомнить, какой из символов означал это слово. Но можно ли было ей отвечать? Нельзя говорить, когда тебя не спрашивали, иначе прослывешь болтуном – так наставлял ее старый Сент-меру. Но грозный Бенинофрет с его бамбуковой тростью возвышался над учеником, безмерно пугая его и тем самым окончательно лишая возможности вспомнить хоть что-то. Втянув голову в плечи, мальчишка молчал уже с твердой убежденностью в том, что ничего не знает; даже имей он какие-нибудь догадки, ничто не заставило бы его раскрыть рот.

– Кто из вас может ответить за него? – раздраженно повысил голос жрец Бенинофрет. Аснат стиснула зубы: конечно, сейчас найдется кто-то, кому позволено ответить на вопрос учителя, а она – она снова примется разливать краски, как и предписывалось. Прежде девочка-служанка никогда не роптала на свою жизнь; она и так была намного счастливее детей, умерших спустя несколько недель или месяцев после рождения, унесенных лихорадкой или погибших иным образом в чуть более взрослом возрасте. Голодное детство вместе с матерью научило ее ценить крышу над головой и кусок хлеба, получаемый в храме. Конечно, Аснат была и раньше отчаянно любопытной; но впервые в ее сердце в ту минуту родилась та самая страстная жадность до всякого знания, которая порой оказывается в людях сильнее любых других чувств. Она захотела не просто растирать краски и подавать другим, а присесть рядом с ними и тоже учиться различать, читать и писать таинственные символы.

Благая Нейт, Мать Сокрытого, Мать всех богов, помоги мне, скороговоркой повторила она про себя, вспомнив обращения, которые чаще всего звучали в молитвах старших жрецов. И, казалось, таинственная небесная защитница, никогда не являвшая людям свои истинный облик, услышала свою маленькую последовательницу: никто из мальчиков вокруг не поспешил откликнуться на вопрос учителя. И без того уставший от беседы словно с самим собой Бенинофрет окончательно потерял терпение.

– Как, я вас спрашиваю, пишется этот знак? Ко всем обращаюсь! – прикрикнул он на вжавших головы в плечи мальчишек. – Кто-нибудь вообще меня слушает здесь?

– Я знаю, учитель! – неожиданно для самой себя звонко ответила Аснат. Прежде чем опешивший от такой дерзости жрец успел остановить ее, она шустро плюхнулась на коленки и указала пальцем на нужный символ в развернутом свитке.

– Целиком! Целиком, спрашиваю, как слово читается? – к всеобщему изумлению, не сделав никакой попытки отогнать нахальную служанку прочь, рявкнул Бенинофрет. Мальчишка, ставший первопричиной всего происходящего, окончательно сжался и даже постарался незаметно отползти назад от ненавистного папируса – будто тот был ядовитой змеей и мог его ужалить. Аснат насупилась, склонив над его записями лохматую макушку, но честно ответила:

– Не знаю, учитель!

– Это слово «сенеб», здоровье, – немного отойдя от вспышки гнева, ткнул палкой в текст жрец поверх ее пальца.

– А это? – чуть дыша от восторга и собственной смелости, указала Аснат на следующее слово. Боги оказались милостивы к ней: мужчина наморщил брови, рассматривая кое-где растершиеся символы, и неожиданно склонился чуть ближе, уже рукой показывая:

– Что это за знак?

– Кобра, – мгновенно ответила Аснат: почти лишенный стилизации символ сложно было не распознать. Бенинофрет кивнул:

– Верно. Под головой у кобры находится каравай хлеба, а внизу – порог дома. А вместе они образуют слово «джет», то есть вечность.

– Значит… – наморщив лоб, Аснат некоторое время цепко всматривалась в оставшиеся непереведенными два слова и вдруг предположила: – Значит, то, что написано в круге – имя великой Исиды, а последнее слово – «дает»?

– Этот круг зовется картуш, – сухо поправил ее жрец, но в глазах его постепенно появилось нечто, напоминающее любопытство; видя, что никто не торопится прогонять ее, Аснат осмелилась попросить снова:

– Учитель, а можно мне… Позволь мне посмотреть, как пишется имя доброй матушки Нейт – то есть, великой Матери Сокрытого и всех богов, – спешно исправилась она, испугавшись наказания за свое святотатственное обращение с именем их небесной покровительницы. Мужчина нахмурил брови, не без удивления наблюдая за столь непривычным для него ревностным стремлением изучать искусство письма. Такое, правда, изредка все же имело место среди его учеников на первых занятиях; но быстро сменялось всепобеждающей ленью, скукой и желанием за спиной учителя предаться более интересным делам. Вот и теперь жрец слышал отлично, как в дальнем углу дворика раздавалось отчетливое хихиканье: двое мальчишек, безо всякого страха перед богами поймавших священного скарабея необычайно крупных размеров – с добрый свежий финик – хвастались своей находкой перед всеми вокруг. Воистину, на ближайшие пять-шесть дней эти двое станут в глазах сверстников чем-то вроде недостижимой высоты, на которую и хотел бы взобраться, да отлично знаешь, сколь смехотворны будут любые твои попытки…